Милонега приказала накрыть на стол, и я, устроившись в углу на низкой лавке, наблюдала за повеселевшими девочками, сновавшими туда-сюда и споро расставлявшими угощения на столе. Конечно, это был не праздничный обед, однако в доме нашлось не только вяленое мясо и окорок, но и горячие пироги.
Наконец мужчины появились в зале. На обоих была сухая одежда, причем на Альгидрасе даже по размеру. Я ожидала, что он будет в одной из рубах княжича, поэтому очень удивилась, а еще вдруг с новой силой заскучала по Свири. По тому дню, когда Альгидрас сидел в доме Радима в одной из его рубашек и вырезал деревянные фигурки. Сейчас это воспоминание казалось родным и очень далеким. Я невольно скользнула взглядом по Альгидрасу, словно ожидая, что он дернет плечом, поправляя сползшую рубаху, и заметила, что его ладонь перетянута свежей повязкой.
Миролюб подошел к матери, протянул руку, чтобы помочь ей встать, и замер не двигаясь. Эта половина дома была вотчиной княгини, и Миролюб не нарушал традиций, терпеливо ожидая действий матери.
– Ну, иди, я тебя хоть рассмотрю, – произнесла Милонега, выпуская руку сына и протягивая ладонь Альгидрасу.
Тот неуверенно шагнул вперед.
– Иди-иди. Не робей.
Альгидрас подошел к женщине и коснулся протянутой ладони. Милонега провела свободной рукой по его волосам, взъерошивая мокрые пряди.
– В доме будешь, пока не обсохнешь, – произнесла она, и ни Альгидрас, ни Миролюб не решились возразить.
– Сколько тебе весен?
– Девятнадцать, – сипло ответил Альгидрас.
Я с замиранием сердца ждала расспросов об острове хванов. Мое тело напряглось в нестерпимом желании шагнуть вперед и коснуться его руки, защитить от боли. Альгидрас нервно повел плечом, и я вдруг поняла, что это напряжение не только мое. Оно и его тоже. Он так же ожидает вопросов и так же их боится.
– Как твое имя?
– Олег.
– А как нарекла тебя мать?
– Я не знал матери. Отец нарек Альгидрасом.
Я ощутила иррациональное волнение. Это был первый раз, когда хванец произнес свое настоящее имя. Оно звучало не так, как его произносила я. Чуть мягче. А на звуке «ль» словно ручей перекатывался по камням.
– Красивое имя, – произнесла Милонега, вновь касаясь волос Альгидраса. – И мальчик ты красивый. Чужеземной красой. Садитесь за стол. Пироги стынут, – тяжело опершись на руку сына, она первой направилась к своему месту.
Альгидрас поколебался мгновение и все же протянул руку Добронеге, правую, забинтованную. Та осторожно коснулась его локтя и, указав взглядом на повязку, негромко спросила:
– Что там?
– Обжег. Несильно.
Я нервно усмехнулась, вызвав удивление Миролюба, который подошел ко мне, чтобы проводить за стол.
– У тебя рука холодная, – поделилась я наблюдением с княжичем.
– Застыл, – улыбнулся Миролюб одним уголком губ, а потом вдруг наклонился ко мне и прошептал на ухо: – Согреешь?
Я шарахнулась в сторону, вызвав у него веселый смех. Он ведь пошутил? Однако уверенности не было, потому что утреннее напряжение уже исчезло с лица княжича, а в глазах поселились лукавые смешинки. Нашел место для заигрываний!
Милонега усадила Альгидраса между собой и матерью Радима. Я устроилась по левую руку от Добронеги. Миролюб – по правую от матери. И я, признаться, была очень рада, что нас с ним рассадили так далеко. Его неожиданная игривость настораживала. А еще так я могла спокойно поглядывать в сторону Альгидраса, потому что сидела с самого края и не было ничего странного в том, чтобы смотреть на всех собеседников разом. Поэтому я могла без помех наблюдать за тем, как нервно скользят его пальцы по вышитой скатерти, как он нерешительно то обхватывает кружку с медовым отваром, то убирает руку, так и не отпив. Наконец Милонега первой сделала глоток из своей кружки и покачала головой:
– Хороший отвар. В студеный день – первое дело.
Миролюб, уже вовсю жевавший пирог, обернулся к Альгидрасу, перехватил мой взгляд и подмигнул. Я выдавила из себя улыбку и тоже сделала глоток из кружки. Мне показалось, что напиток алкогольный, потому что по горлу и груди сразу растеклось тепло. Я поспешно схватила пирожок, вспомнив, что почти ничего не ела на завтрак. Алкоголь я переносила плохо, а лишних проблем не хотелось.
Милонега отщипнула кусок от лепешки и, задумчиво прожевав, обратилась к Добронеге:
– Правду говорят, что побратимство они с Радимом разорвали?
Добронега, так и не притронувшаяся к еде, тут же отодвинула кружку и кивнула.
– Плохо дело. Из-за чего, Альгидрас?
Я почувствовала что-то вроде детской обиды. Почему она не зовет его Олегом? Почему запомнила его настоящее имя? Это только мое.
Альгидрас никак не показал, что обращение его удивило. Он несколько секунд раздумывал над ответом, а потом, неловко спрятав перевязанную руку под стол, произнес:
– Воеводе от того побратимства добра не было. Я… другой. Люду это не любо.
– Ты еще и умный мальчик. И сильный, – заключила Милонега, а я с замиранием сердца увидела, как Добронега коснулась локтя Альгидраса и тот вздрогнул от неожиданности.
– Как ты Добруша нашел?