Читаем И не только о нем... полностью

Что касается Бориса Ильича, это оказалось пока еще неосознанной, но заведомой неправдой — уже на другой день он, сам того не понимая, окажется на шумном и грохочущем Садовом кольце, около дома, где находилась кафедра биохимии, которую он, окруженный преданными ему учениками, занимал уже не один год, и, войдя в свой кабинет, заявит, и притом в категорической форме, что готов и хочет безотлагательно продолжить курс, что вел до того, как пришел час, тот злой, чудовищный, о котором он столь же категорически не желает вспоминать.

…Нашелся пробочник, принесли бокалы, откупорен выдержанный немецкий мозельвейн, который он пил еще там, в Берлине, задолго до Гитлера, вместе с будущей женою, когда она еще была студенткой Берлинского университета.

— Правда, Евгения Борисовна больше всего любит не «мозельвейн», а «осотеро», другую марку, — шутливо заметил он, лукаво взглянув на жену. Она не улыбнулась.

Чокнулись. Выпили. За этот, одна тысяча девятьсот пятьдесят третий, начавшийся очередным кошмаром год, в конце концов оказавшийся, на своем исходе, столь необыкновенно и бесконечно прекрасным для него, и для его жены, и для его сыновей, и для всех нас. И за еще не начавшийся, но настойчиво стучавшийся в двери этой самой в этот вечер уютнейшей коммунальной квартиры, год одна тысяча девятьсот пятьдесят четвертый, и за все то, что этот год принесет, должен принести стране, планете, человечеству.

— И за то, чтобы никогда не возвращаться к этому вопросу, — заключил он, светло улыбаясь, — ни вам, ни мне, да никому на свете, избави боже…

И традиционный тост показался после этого заключения наполненным совсем иным, не традиционным смыслом…

А крохотная и трогательная рождественская елочка на сем скромнейшем новогоднем столе алмазно засверкала огоньками надежды…

И я позавидовал остро, всем сердцем этому человеку с его великим талантом смотреть не назад, а вперед.

НА ВСТРЕЧУ С НОВЫМ ГОДОМ, как известно, опаздывать не принято.

Но мы опоздали, по вполне понятной вам и очень уважительной причине.

Мы встречали этот Новый год, как и несколько предыдущих, в Центральном Доме работников искусств — ЦДРИ.

В эти послевоенные годы так случилось, что именно ЦДРИ стал средоточием духовных контактов, встреч, общений не только актеров и режиссеров театров, здесь встречались читатели — с драматургами, прозаиками и поэтами, зрители — с крупными артистами, художники — с любителями изобразительного искусства, в фойе систематически устраивались выставки живописи, станковой, театральной, прикладного искусства, были живые дискуссии, обсуждения, творческие вечера с фрагментами из спектаклей.

Душой всего этого был мой старый друг по ленинградской юности, милейший и страстнейший энтузиаст художнических контактов Борис Михайлович Филиппов.

Особым предметом его ежегодной заботы была встреча Нового года.

ЦДРИ любили, и там, на встречах Нового года, бывали столы художников и архитекторов, актеров и режиссеров, писателей и композиторов. На Новом году там можно было увидеть Николая Охлопкова и Юрия Завадского, Ангелину Степанову и Александра Фадеева, Валерию Барсову и Леонида Утесова, Веру Марецкую и Ростислава Плятта, Валентина Катаева и Бориса Ефимова, Романа Кармена и многих, многих других, чьи имена являют славу искусства и литературы.

Так было и на сей раз.

Мы пришли, когда уже и пробили Кремлевские куранты, воспетые Погодиным, и прозвучали новогодние приветствия, и прозвенели бокалы и уже пошли традиционно, в первый вальс режиссер Сергей Юткевич и его жена, балерина Большого театра Елена Ильющенко, и Никита Богословский произносил свою первую удачную остроту в новом, 1954, году и даже Иван Козловский, казалось, скоро споет традиционный старинный романс под бурные аплодисменты праздничного зала… Многие с удивлением смотрели на нас, шедших к своему столу со столь большим опозданием… И когда заждавшиеся наши друзья обратились к нам с немым вопросом, мы сказали два слова:

— Збарский вернулся.

Збарского знали люди искусства, и он их знал и любил, и новость эта сразу же пронеслась от стола к столу, прошелестела радостным облегчением и добрым предзнаменованием…

Збарский вернулся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии