И неба будет мало

После стычки между их воинствующей родней Ивон говорила ему о жестокости. И действительно, никогда раньше Джерри не приходило в голову, что он был с ней жесток. Да, он опускался до крика, было и такое. Да, он часто недоговаривал, не рассказывал обо всем, что чувствовал, о чем думал. Но жестокость? Что такое жестокость? Разве были жестокими его безобидные подтрунивания над ее щупленькой фигуркой? Разве были жестокими его вполне оправданные упреки? Разве было жестоко молчать о том, что могло причинить ей боль?

Жестокость — это насилие. Разве Джерри хоть раз к нему прибегнул?

Джерри вспомнились его ссоры с матерью. Как-то раз — тогда ему было уже шестнадцать — он назвал ее жестокой женщиной. А ведь она ни разу не ударила его и не сделала ничего такого, чтобы услышать это оскорбление. И тем не менее Джерри назвал ее именно так. Потому что в тот момент действительно считал ее жестокой. Она без конца навязывала ему свою волю, свой образ мыслей, а если что-то шло не так, как она хотела, Диана могла сказать такое, что Джерри на долгие часы закрывался в комнате и плакал, уткнувшись лицом в подушку.

Ивон… Ведь Ивон никогда не плакала после их ссор. Может быть, поэтому он не понимал, не осознавал, что был жесток с ней? Может, ей стоило только расплакаться — и тогда бы он все понял? Джерри всегда говорил, что Ивон ведет себя как ребенок. Но дети обычно плачут, когда им больно. А вот Ивон не плакала. И как он должен был понимать, что причиняет ей боль? Особенно в последнее время, когда они постоянно задевали друг друга, вступая в словесные перепалки?

Мысли смешались в голове Джерри, и он почувствовал, что не в силах разгадать ребус, который загадала ему Ивон. Во всяком случае, сейчас. И надо было ему припереться на суд с похмелья. Голова уже не болела, но Джерри не мог логически мыслить и чувствовал себя так, словно кто-то подменил ему мозги куском сладкой ваты.

Оставив бесплотные попытки размышлять, Джерри прислушался к тому, что вещал Генри, взобравшийся на свидетельское место. Уже сам факт того, что Генри вешал, был достоин внимания.

— Скажите, Генри, вы считаете, что Джерри Уэллинг жестоко обращался со своей женой? — торжественно изрек Каммингтон.

— Нет, — четко и внятно объявил собравшимся Генри. Джерри подумал, что на этом красноречие соседа иссякнет, но ошибся. — Во всяком случае, я такого никогда не видел. Но, знаете, я бы, наверное, не поверил, если бы кто-то сказал мне, что Джерри жестоко обращался с Ивон.

— Вы ведь часто бывали у Уэллингов, Генри?

— Да, я часто бывал в их доме. И они ко мне иногда заходили попросить, чтобы я посидел с Корни. Корни — это собака Уэллингов, — объяснил Генри, повернувшись к судье.

Алисия Таккер кивнула с такой серьезностью, словно эта информация была исключительно важной для слушания. Джерри же показалось, что за этой серьезностью прячется улыбка, но не насмешливая, скорее дружелюбная.

— Вы можете охарактеризовать отношения между супругами?

Генри? Охарактеризовать? Джерри мысленно улыбнулся. Ох, зря Каммингтон посадил беднягу в свидетельское кресло.

— Ну что я могу сказать, — мягко улыбнулся Генри. — Мне нравилось бывать у них дома. В их присутствии мне всегда приятно было молчать. И вообще, когда Уэллинги только переехали и стали моими соседями, я сразу подумал, что они хорошие люди. Что касается их личных отношений… Честно сказать, я никогда в них не лез. Меня вполне устраивало то, что я видел и слышал. Знаете, — снова повернулся к судье Генри, — люди очень много говорят о химии, то есть влечении, на котором все строится. Лично я не считаю, что все дело в химии. Если для двоих главное химия, то это скорее любовники, чем супруги. На химии не построишь долгих и прочных отношений. Так вот, все это я к тому говорю, что у Уэллингов была не только химия, и я сразу это понял. Они оба — и Джерри и Ивон — очень похожи. У них и интересы общие, и работа. Им всегда было о чем поговорить друг с другом, это я замечал. А такое, знаете, редко бывает, когда два равных по интеллекту человека живут вместе. Оба они начитанные, о любом вопросе они имели собственное суждение. Делились друг с другом своими планами, хотя в последнее время все реже и реже. Конечно, Ивон и Джерри спорили, и это бывало, но мне всегда было их интересно слушать. А еще у них была очень забавная игра. Они придумывали всякие истории о незнакомых людях. Как-то раз Уэллинги пригласили нас с Марджори Флэм в кафе. Вот там-то я и узнал об этой игре…

— Протестую, ваша честь! — заявила Фиона Даффин, но Джерри уже не слышал, против чего протестует цербер в бусах.

Он вспомнил то маленькое уютное местечко, куда все четверо сбежали из дома, поддавшись на уговоры Ивон. Кажется, оно называлось «Смоук». Джерри тогда еще сказал Ивон, что она нарочно выбрала кафе с таким названием…

— А название в твоем духе, Ивон, даже не спорь. И когда ты наконец бросишь курить? — пробурчал Джерри, с неудовольствием наблюдая за тем, как жена вытаскивает из пачки очередную сигарету.