…И никаких версий. Готовится убийство

Он обернулся. Это было длинное узкое зеркало, искусно вделанное в простенок между окном и балконной дверью, на которое он сразу не обратил внимание. Из зеркала на него глядело серьезное неузнаваемое лицо. Лицо это пополнело, огрубело, волосы над лбом стали реже, намечая будущие залысины, под правым ухом появился какой-то бугорок — полковник ощупал его пальцами — кажется, небольшой жировичок, от глаз тянулись гусиные лапки. Только сосредоточенный взгляд, свидетельствующий о напряженной работе мысли, был, как всегда, его, Коваля.

Время, время!.. Да ладно, он ведь не женщина, чтобы тревожиться о приближающейся осени жизни…

Полковник вздохнул и еще раз посмотрелся в зеркало.

Из своей многолетней практики Дмитрий Иванович вынес убеждение, что любое занятие никогда не мешает углубленной работе мысли, что подсознание не знает перерывов и постоянно напряженно трудится, что бы ни делали в это время руки, на что бы ни смотрели глаза, что бы ни воспринимал слух. Иногда, наоборот, даже помогает работе мысли, по невидимым каналам ассоциаций связывая внешние признаки предметов с их внутренними, еще не осознанными им отражениями, определяя, казалось бы, незаметное глазу подобие вещей и событий или подчеркивая их различие…

Подойдя к книжным полкам, Коваль пробежал взглядом по корешкам. Большинство книг были техническими справочниками и учебниками, трудами но машиностроению. Художественной литературы — всего несколько разрозненных книг да две-три многотомные подписки классиков, которые, учитывая трудности подписки, вряд ли определяли истинные вкусы хозяина.

Коваль наугад вытянул одну из книг. На титульной странице стоял экслибрис хозяина: «Журавель А. И.» Да, погибшего звали Антон Иванович Журавель. Штриховой рисунок экслибриса показался занимательным. Внизу были нарисованы какая-то машина, линейка и кронциркуль. А вверху, в высоком, покрытом облаками небе, диссонируя с этими техническими аксессуарами, красовалась изящная женская туфелька, над которой, широко раскинув крылья, летел журавлик. Коваль полистал книгу и поставил ее назад на полку.

Среди других внесенных в протокол осмотра вещей погибшего была и пухленькая записная книжка. В красном, под кожу, переплете, оставленная следователем по просьбе Коваля, она кровавым пятном лежала сейчас на столе.

Закончив беглый осмотр комнаты, Дмитрий Иванович взял записную книжку и, возвратившись в удобное кресло, стал ее рассматривать. Страницы пестрели телефонными номерами, большей частью учрежденческими, непонятными формулами, маленькими, наспех набросанными чертежиками, в которых Коваль с трудом разбирался, и многочисленными рисунками женских ножек в изящных туфельках и сапожках. Были и стихи, и какие-то записи, которые в будущем еще следовало изучить.

Точные науки не были для Дмитрия Ивановича темным лесом, но взлет научно-технической революции был столь стремителен, что знаний, полученных в юности, уже не хватало. Поэтому, когда он сталкивался со сложной технической загадкой, обращался к специалистам-экспертам. Рассматривая сейчас записную книжку, Дмитрий Иванович подумал, что и на этот раз не обойдется без консультаций с опытными инженерами.

Недавно он был буквально ошарашен, прочитав в газете, что ученые сумели найти алгебраическое решение задач по распознаванию, сумели смоделировать при помощи математики такие функции мозга, как способность находить сходство, действовать на основе интуиции и тому подобное.

Коваль знал, что человеческий мозг ежечасно, ежеминутно, ежесекундно что-то сопоставляет, выбирает, отбрасывает из того, что человек видит, слышит, чувствует. И все это происходит подспудно.

В значительной мере, и всегда неосознанно, эта способность мозга и интуиция помогают и ему в его профессиональной деятельности: увидеть, сравнить, выстроить логическую линию и разоблачить преступника. Однако для полковника было обидным открытие, что интуицией, как проявлением особой способности человеческого мозга, стала обладать и машина, что создано целое направление в науке, развивающее эту способность машины при помощи эффективных математических алгоритмов.

Ему представлялось, что этим заканчивается эра чисто человеческого интеллекта, и его полностью заменит машина, и возможно, он будет последним из могикан, кто по старинке обходится без машины и использует только свой опыт и интуицию.

Нет, он еще не мог осознать это и передать свои человеческие функции, свой опыт, свою интуицию машине и принимать ее решение как неопровержимое доказательство. Да и математика, наверное, пока не готова принять от него эстафету классификации человеческих поступков, распознавания их и, отсюда, решения человеческой судьбы… Его мозг еще долго будет служить людям!..

Оторвавшись от этих мыслей, Коваль стал дальше изучать красную книжечку.