И нитка втрое скрученная...

— К нам на трубопровод пришел один новенький из города. Знаешь, что он говорил? А уж он знает, он всегда читает газеты и все такое. Он говорил: бедные вовсе не должны быть бедными. — Чарли взял вторую бутылку и долил, чтобы в обеих банках было поровну. — Он говорит, если б бедные собрались все вместе и захватили все, что есть в этом чертовом мире, никакой бы бедности больше не было. Просто смех разбирает, послушаешь, а ведь похоже, так оно и есть… — сказал Чарли.

Он продолжал, воодушевляясь:

— А дальше этот новенький говорит, если б, мол, все имущество на свете распределить поровну между людьми, всем бы хватило жить припеваючи. Он считает, что люди должны объединиться и взять все себе.

Дядя Бен нахмурился и неодобрительно покачал головой.

— Это уж греховно звучит. В Библии сказано: «Не пожелай добра ближнего своего».

— …твою Библию! — сказал Чарли. — Этот парень знает, что говорит, так я полагаю.

— Я наслышался таких разговоров, — сказал дядя Бен. — Это штучки коммунистов. Разговоры против властей.

— Слушай, — сказал Чарли, когда они выпили еще по одной. У него развязался язык. — Слушай, дядя Бен, однажды я зашел за Фридой в дом к тем людям, у которых она работает, чистит там и намывает. Черт, вот у них дом так дом, ей-богу, огромный, что твоя ратуша, не вру. Ну так вот, и там эта старая шлюха с рыжими волосами и толстым задом и ее муженек обжираются за столом длиной в милю, а на столе модные подсвечники и все такое прочее… А такой, как я, и коснуться не смей парадной двери. Тебе положено идти с черного хода! Жрут за шикарными полированными столами жаркого до отвала и всякие такие вещи, — Чарли насупился и глотнул из банки. — В Библии говорится также: «Возлюби ближнего своего». Слышал такое, когда еще сопляком ходил в воскресную школу.

Муха опрокинулась на спину и теперь тонула в лужице вина. Скрюченные ножки беспомощно колотили по воздуху, крылья прилипли. Шум дождя за стеной перешел в тонкий шипящий свист, как при утечке газа. Чарли протянул руку и смахнул муху на пол. Она и там не переставала барахтаться. В родительской спальне закашлялся отец. После этого он долго дышал с присвистом, как худые кузнечные мехи.

Дядя Бен тихо сказал:

— Просто не знаю, Чарли, малыш. Может, вы, молодежь, знаете лучше моего, конечно. — Он говорил печально, будто сквозь слезы, и потряс вытертой, как старое шерстяное одеяло, головой, чтобы поймать ускользнувшую мысль. За спинами у них, оплакиваемый мелко сеявшей изморосью, угасал худосочный день. Чарли еще раз разлил по банкам, когда они услышали, как скрипнула и захлопнулась дверь на кухню.

— Ма, — сказал Чарли.

Это действительно была она. Мать заглянула в дверь.

— Ну как отец? — спросила она, увидела дядю Бена, и лицо у нее стало строгим. — О, вот кто у нас.

Дядя Бен робко улыбнулся, перевел взгляд на Чарли и потом сказал:

— Вот, Рахиль, зашел проведать, как дела у Фредерика.

— Гм. — Карие глаза матери, словно два острых ржавых гвоздя, впились в сторону бутылок на ящике: — Я не желаю терпеть здесь никакого пьянства, понятно?

Чарли сказал:

— Да мы просто по маленькой пропустили, ма. Ты не промокла, ма?

Старый жакет был весь покрыт изморосью.

— Немножко. Я переждала самый ливень. Ну, пойду к отцу. — Она скрылась за дверью, и они услышали ее шаги в соседней комнате.

Дядя Бен сказал:

— Мне, пожалуй, пора, так я понимаю.

— Сиди, да сиди ты, — удержал его Чарли, засмеявшись. — Не съест она тебя, не бойся. Тут еще кое-что осталось в посудине. — В кухне хлопнули печной дверцей. — Вот оно. Как раз еще на две.

Дядя Бен взял свою банку и поднял ее. Он чувствовал глубокую тоску, остановившись где-то на полпути, на грани опьянения, перебраться через которую у него не было больше сил. Он сказал:

— Будем здоровы, — деликатно отогнув грязный мизинец, с осторожностью поднес банку ко рту и выпил.

— Будем здоровы, — ответил Чарли и проглотил свое залпом.

Вино ударило в голову и навело на грубо чувственные мысли, он откинулся на кровать и стал думать о Фриде, пытаясь вызвать в воображении очертания ее фигуры, ее груди, ног, бедер, но ничего не получалось, не возникала она, как Чарли, уже в полудреме, ни силился ее себе представить.

Дядя Бен поднялся, аккуратно свернул комбинезон, подобрал свою шляпу и вышел в кухню, едва заметно пошатываясь, тщательно стараясь держать тело прямо, будто это была дорогая мебель, которую боже упаси за что-нибудь задеть и поцарапать.

В кухне стоял терпкий запах трав, матушка Паулс заваривала кипятком какое-то месиво. Она, не отрывая глаз от работы, сказала:

— Вот, принесла для Фреда трав. Вдруг поможет.

Дядя Бен покрутил носом и сказал:

— Jа, травы хорошие. Я вот помню, когда одно время меня мучили колики…

Матушка Паулс не дала ему кончить:

— Никогда тебя не мучили никакие колики. Не болтай чепухи.

— Тогда было такое чувство, будто это колики, — сказал дядя Бен, хмурясь и покачиваясь, как дерево на ветру. Ему было не по себе в присутствии матушки Паулс. Он сказал: — Ну, пожалуй, я пойду. — Он икнул и поспешно прикрыл свои мягкие полные губы ладонью.