i-o

Для одного человека этого более чем достаточно, поэтому я замуровал другое крыло нашего жилища, в котором находилось две комнаты. В мире, который находится над нашим пристанищем, слишком много места для всевозможных опасных тварей. Поэтому мы чувствуем себя лучше, когда находимся в тесных помещениях — и чем они теснее, тем лучше для нас.

Мы все начинаем жизнь в коконе диаметром в полтора фута — так распорядилась Природа. Она знала, что мы нуждаемся в защите от Верхнего Ужаса, и обеспечила ее нам точно так же, как я сейчас обеспечил ее себе и Лидии. Мы не созданы для того, чтобы расширять свой кругозор, исследовать окружающий мир и расширять свою территорию. Напротив, мы постоянно сужаем ее, строя клетки и загоняя себя в них, разбивая темный бескрайний небосвод и мерцающие бесконечные пустыни на подвластные нам фрагменты, осколки психотических галлюцинаций.

Я забрался в самое маленькое из помещений — такое маленькое, что я с трудом в нем умещаюсь. Я сворачиваюсь в клубочек, и моя спина наглухо затыкает входное отверстие, чтобы даже самый маленький из хищников не смог пробраться внутрь.

Стены — смесь скальной породы, оранжевой от прожилок железной руды, и мягкой, полужидкой грязи.

Я укрепил их стальными прутьями, чтобы они не обваливались внутрь. Я стараюсь не думать о мириадах скребущихся, жующих падаль, извивающихся тварей, от которых нас отделяет не более нескольких дюймов, но это очень трудно, потому что я постоянно слышу производимые ими звуки. Я прислушиваюсь к поскрипыванию их хитина, к хрусту их тел, протискивающихся в толще земли. Я классифицирую их приглушенный клекот, рычание и ворчание. Я внимаю тому, как в разнобой стучат их сердца, и меня подташнивает. Но не их мы боимся, а Тех, Кто Выше. Я не знаю, насколько глубоко нам удалось закопаться, но, судя по всему, недостаточно, потому что я продолжаю слышать грохот их транспорта, проезжающего у нас над головой, или ощущать работу трубопроводов и электрических сетей, которые насыщают их так же, как трубки для внутривенного питания, которые я ввел Лидии, перед тем как поместить ее в барокамеру.

Иногда я чувствую, как один из них останавливается прямо над нами и смотрит вниз через трещины в асфальте, через черную грязь, через слой останков давно умершей жизни, которые лежит под их ногами, словно сброшенная змеиная кожа, — смотрит на меня и Лидию.

Я с ужасом ожидаю дня, когда они наконец доберутся до нас.

Я проснулся от радующего мой слух звука — это Лидия заскулила внутри барокамеры, — и сразу же метнулся к ней. Стекло смотрового окошечка запотело от ее выделений, и на нем отчетливо виднелся след от когтя. С наступлением ночи таких следов станет гораздо больше.

Я положил ладонь на металл камеры, теплый от постоянного трения ее механических частей, и начал говорить Лидии ласковые слова через дюймовую толщу стали. Я увидел ее расширенные зрачки за облачками учащенного от страха дыхания и попытался сделать так, чтобы она заметила меня и поняла, что я по-прежнему здесь и готов прийти к ней на помощь и что я никогда не покину ее.

Барокамера начала вибрировать: ее системы пытались совладать с резко активизировавшимся метаболизмом Лидии, сохранить искусственный симбиоз, в котором ее организм сосуществовал с машиной. Поршни с обеих сторон издали резкий хлопок, и струйки машинного масла брызнули из них на пол. Жизненные соки заструились по прозрачным жилам барокамеры, светясь от скорости, и в очередной раз я пришел в восхищение от того, насколько совершенно находящееся у меня перед глазами устройство.

Лидия заметалась внутри, но места для маневра не хватало, к тому же тело ее все еще было покрыто синяками и ссадинами, оставшимися после последней попытки вырваться наружу.

О, если бы мне только удалось объяснить ей, в какой безопасности она находится внутри барокамеры и как бы легко ей жилось, если бы она смирилась с нежными объятиями ее толстых стенок! Прошло не так много времени с того дня, когда я вырвал ее из лап Верхнего Ужаса и поместил в наше убежище, поэтому всего, что могло бы отравить чистоту среды ее обитания, следовало избегать во что бы то ни стало. К сожалению, я не мог позволить себе приоткрыть крышку барокамеры даже на то короткое время, которое требовалось, чтобы утешить и приласкать Лидию.

Вместо этого мне приходилось наблюдать со стороны, как паника охватывает все ее существо и пламя безумия загорается в ее ямных глазах. Это несправедливо, что она вынуждена претерпевать все эти муки, притом что я отчетливо осознавал необходимость принятых нами мер.

Наконец, чтобы показать ей, что не она одна страдает, я извлек маленькую канистру с грязной водой, которую собрал по каплям из трещинки в стенке проходившей в земле трубы, и выбрал три камня из кучи, лежавшей под дном барокамеры. Обычно я выбирал камни самой неправильной формы и клал их один за другим себе на язык. А затем заглатывал их, запивая водой, чтобы облегчить себе задачу.