И.О. Кощея (СИ)

— Не полезу, дед, не переживай. Сейчас карательный отряд соберу и вернусь.

В главном коридоре меня уже поджидал ровный строй рыцарей и гремящая костяшками толпа скелетов, размахивающих саблями и топорами.

Я подозвал Дизеля, а потом в лёгкой растерянности глядя на рыцарей, понял, что за всё это время так и не познакомился с их командиром. Ну, лучше поздно, чем никогда и я послал рыцарям общий приказ: «Командир, ко мне!».

Тут же от строя рыцарей отделился самый высокий, быстро подошел и стал рядом с Дизелем.

«Как имя, командир?»

«Барон фон Шлосс», — так же мысленно ответил рыцарь.

Вот и познакомились.

— Значит так, воины. Чернь в подвалах взбунтовалась, мятеж надо подавить быстро и наглядно, дабы другим неповадно было. Барон, ты со своими парнями пойдёшь тараном, основной силой, а ты, Дизель, двигаешься за рыцарями, подчищаешь всё. В случае непредвиденной ситуации, подчиняешься во всём барону. Понятно?

Оба синхронно кивнули головами. Черепами. Ох, не знаю, что там у рыцаря под шлемом, целая голова, ошметки гниющей плоти или просто череп, да и знать не хочу, не важно.

— Зачинщиков поймать и уничтожить. Кто будет сопротивляться — уничтожать на месте. Всех остальных не выпускать из подвалов, а после окончания карательной операции привести в тронный зал и вызвать меня. Вопросы?

Вопросов не было.

— Действуйте, ребята и по возможности не рискуйте.

Рыцари слажено затопали в сторону входа в подвалы, а за ними веселой толпой загремели костяшками скелеты.

Ну а я поплелся в Канцелярию.

Гюнтер уже сидел за столом. Отделался он малым испугом, легкой контузией и поцарапанной мордой, но пребывал в обычном, спокойно-деловом состоянии.

Едва я вошел, как дед усадил меня за стол напротив Гюнтера, выставил три стакана, разлил по ним коньяк, по половине и приказал:

— От нервов. Давайте, давайте, залпом, живо!

И подавая нам пример, лихо опрокинул в себя содержимое стакана. Да мы с Гюнтером как-то и не собирались отказываться. Коньяк вошел хорошо, мягко, обжёг пищевод и горячим шариком взорвался в желудке. Лечебное же действие началось через пару минут.

Забежала Агриппина Падловна, принесла ведомости на зарплату на подпись. Подписал, конечно, да заставил посидеть с нами. Только мы не напивались, не подумайте. Просто посидели да поболтали на отвлеченные темы. Бухгалтерша пожаловалась на генетические недостатки — корявые пальцы, мешающие ей быстро строчить чернилами по бумаге, и я ей подарил карандаш, да показал, как его затачивать. Пожилая кикимора была тронута. Гюнтер поплакался о том, что сейчас не найти нормальных пуговиц для фраков и приходится заказывать аж из Венеции. А я посетовал на один из своих внешних жестких дисков, который на днях забарахлил и надо бы покопаться в нём, да просто банально отформатировать, вдруг поможет, но совершенно нет времени на это. Собеседники ничего не поняли, но посочувствовали.

Хорошо посидели, душевно, да и разошлись. Ну, то есть Гюнтер, уже вполне пришедший в себя, ушел, да главбухша за ним следом, а мы с дедом остались.

Я успокоился, расслабился и наконец-то задумался.

Смущало то, что в последнее время, мне пришлось отдавать приказы, направленные на применение крайне жёстких мер. Ну, вот вчера Морскому царю голову снесли, сейчас резня внизу идет, а за пару часов до этого я дал указание казнить троих прохиндеев. И что? А ничего, пожалуй. Очень для меня это нехарактерно, но никаких моральных страданий не вызывает, а появляется только чувство, что я всё делаю правильно. Наверное, я продолжаю судить обо всём мерками своего мира, а вот тот же Кощей, в последний день перед посадкой, зачем заставлял меня орать «Страх и жестокость»? Да еще и трижды повторить заставил. Тогда я это за блажь царскую принял, а вот теперь понимаю. Тут иначе никак, дашь слабину и сожрут. Мало того, построенное таким трудом государство, все отточенные экономические и политические схемы, всё разрушат подчистую. И получается, что вот такими жёсткими методами я не только себя и друзей защищаю, а всё государство. А рухнет система, представляете, какое насилие по стране пойдет? Это вам не десяток-другой бунтовщиков придушить, это целые деревни вырезаться будут. Ну и не о чем, значит, страдать, всё я делаю правильно. Да и государство наше теневое, оно особое, с особым укладом, традициями. И кто я такой чтобы эти многовековые традиции нарушать? А следовательно хватит страдать моралью, Федор Васильевич, бери-ка ты сабельку вострую, да руби всю эту белогвардейскую… Э-э-э… Занесло маленько, пардон.

— Деда, а давай чайку дерябнем? Да под сгущеночку, а?

Тишка да Гришка уже выучили сладкое слово «сгущенка» и тут же запрыгнули ко мне на лавку, в предвкушении вывалив розовые язычки. Вот паразиты, почище любой собаки умеют рожи жалостливые корчить. Ну как таких не покормить? Сердце кровью обливается.