И.о. поместного чародея. Книга 2 (СИ)

– И вообще ни при каких обстоятельствах магистр Леопольд не работает, – подсказала я главный вывод, следовавший из всего сказанного чародеем.

– Именно так! – торжественно согласился Леопольд, ничуть не смущенный моей прямотой.

И молчаливый договор между нами был заключен. Леопольд не проявлял никакого любопытства к делам Искена в обмен на собственный покой; Искен не косился более с подозрением на лжеаспиранта; я же внимательно изучала бумаги Искена, пытаясь понять, что понадобилось Аршамбо от сородичей Ринеке. Мне хотелось думать, что ученый чародей не был наивен настолько, чтобы надеяться на какую-то помощь с их стороны, да и рассказ Искена свидетельствовал о том, что даже заново открыв дорогу к храму в Иных Краях, Аршамбо увидит всего лишь старые руины, подобные тем, что окружали нас сейчас. Но если я могла допустить, что научный интерес магистра может удовлетвориться таким исходом, то уж в желание Искена покопаться еще в одних развалинах во имя науки я верить отказывалась.

К своему удивлению я обнаружила среди бумаг и копии тех самых свидетельств двух крестьян, что сумели когда-то пройти по заброшенной дороге. Мне показалось, что в голосе Искена звучала некоторая напряженность, когда он рассказывал о храме духов, и я сразу заподозрила, что он будет скрывать от меня подробности этих происшествий. Однако я ошиблась: оба документа лежали передо мной, и я, продолжая недоумевать, принялась читать первый из них.

Уж не знаю, много ли добавил отсебятины в текст неизвестный писец, или же козерожанин Лукиус Моол, вспоминая о своих злоключениях и впрямь был необычайно многословен, но я с с трудом осилила первые две страницы, так ничего и не узнав, кроме того, что погода стояла в ту пору приятнейшая, князь Йорик – видимо, батюшка нынешнего – правил мудро и милостиво, а к празднику Святого Аспеля жители Козерогов подготовили немало сухого хвороста для костров – не менее вязанки от каждого подворья. Тут я зевнула и с неодобрением подумала, что иных рассказчиков подводит склонность к излишним подробностям, а иных писцов – хвастовство своим умением искусно составлять предложения не менее чем с десятью запятыми.

К третьей странице история начала проясняться – Лукиус Моол, немало поюлив, признавался, что в его семье хоть и уважают новые порядки, однако выказывают уважение и старым традициям. То, что называлось ныне праздником Святого Аспеля, некогда было днем Урожая, который весьма почитали лесные духи, красноречиво именуемые в записях со слов крестьянина Темными Господами. Лукиус Моол каждый год к празднику собирал корзину всяческих сластей, до которых, как говаривали, духи были весьма лакомы в былые времена, украшал ее колосьями, и отправлялся по старой тропке, упрашивая Темных Господ не гневаться за то, что нынче люди их позабыли и более не устраивают праздничных шествий в их честь.

Становилось понятным, отчего Лукиус так долго ходил вокруг да около, то славя князя, то отчитываясь, сколько хворосту пожертвовал на праздничные костры. Конечно же, он понимал, что священнослужители могут обвинить его в ереси, к чему прибавится гнев Лиги – в вопросах чествования духов и священники, и маги проявляли редкое единодушие. Тут я одобрительно хмыкнула, вспомнив, как сама увешивала стены своего дома в Эсворде портретами князя Йорика, да советовала Мелихаро вязать побольше красно-зеленых ковриков – то, как известно, были цвета правящего княжеского дома. Господин Моол начал казаться мне вполне рассудительным человеком.

Много лет старательный Лукиус относил корзину к болотам, считая, что Темные Господа – ежели им будет угодно когда-нибудь вернуться – могут принять во внимание его многолетнюю почтительную преданность и проявить милость. Чувствовалось, что крестьянин довольно неплохо представлял себе повадки духов, хоть и не обозначал это прямо, и был уверен в том, что возвращение Господ окажется весьма неприятным событием, так что одна корзина пряников в год казалась вполне разумным вкладом в будущее. Однако, в год, отмеченный длительной засухой, с господином Моолом произошло то, чего он всегда опасался в душе, ступая на заброшенную тропу: стоило ему только углубиться в лес, как дорога начала чудесным образом расширяться, затем под ногами он почувствовал каменную кладку, скрытую под опавшей листвой, и вскоре, к своему ужасу, он увидал перед собой каменные ворота весьма изящного вида.