Морис Фитцпарк, прежний смотритель музея был очень стар и в ту пору, когда я впервые его увидала, и я не удивилась, когда увидела, что лицо смотрителя, торопящегося навстречу магистру Леопольду, мне незнакомо. Но сердце мое кольнула маленькая иголка. "Ах, господин Фитцпарк, – подумала я, печально улыбнувшись. – Надеюсь, вы сумели дождаться окончания срока действия своего контракта и заработанных денег вам хватило на небольшой домик с удобной лавочкой в тени старого сада, где вы сейчас и радуетесь осеннему солнцу".
Впрочем, в глубине души я знала, что старик слишком любил музей для того, чтобы покинуть его добровольно, и вряд ли пожелал бы провести свои последние дни в местах, где не имелось сотни-другой чучел драконов, стрыг и единорогов.
– Мессир Леопольд, – между тем отвечал магистру крайне растерянный смотритель, – но меня не уведомляли о том, что сегодня в музее будет проходить экскурсия!..
– Право, экскурсия – слишком сильное слово, – Леопольд небрежно махнул рукой. – Я посчитал, что адептам следует закрепить полученные от меня познания путем осмотра экспозиции музея. Согласно разработанной мной методике преподавания, лекция не может состоять только из словес да таблиц. Если вы считаете, что я ошибаюсь...
Бедный смотритель, пуще всего опасающийся вызвать гнев чародея, да еще столь важного на вид, принялся кланяться и уверять магистра, что у него и в мыслях не было сомневаться в его преподавательских талантах. Я вздохнула, глядя на встревоженное лицо смотрителя – мне ли было не знать, что в любом споре между чародеем и служителем Академии виноватым всегда признают слугу, и даже если впоследствии вредоносность действий чародея станет очевидной – это ничего не изменит.
– Стало быть, милейший, вы не хотели сказать, что мне следует изменить свою манеру преподавания? – с хищной улыбкой вопрошал магистр, как только испуганный смотритель умолкал, ичерпав свой запас извинений. – Мне не нужно немедленно уводить адептов и изобретать новый план занятий?
Я, непринужденно перемещаясь между адептами, которые восторженно галдели, явно готовясь нанести немалый урон музею, приблизилась к Леопольду и прошипела ему на ухо:
– Магистр, уймитесь! Вы помните, о чем мы договаривались насчет обращения со слугами? Прекратите измываться над несчастным!
– Я обещал не третировать вас и этого рыжего недомерка, – отозвался магистр, чье выражение лица приобрело явственную плотоядность.
– Мелихаро! – я вспомнила о демоне, которого видела в последний раз, когда тот обнимал госпожу мажордома, и начала вертеть головой в поисках рыжей копны волос. Спустя минуту или две я перевела дух – демон нас догнал. Он стоял поодаль, у гигантского кристалла, внутри которого застыла полупрозрачная сильфида, и мечтательно водил пальцем по одной из граней. Вся его фигура выражала томительную негу, и это меня всерьез встревожило. Я, беспардонно растолкав адептов, направилась к демону.
– Ах, что за женщина! – сообщил он мне, глядя куда-то в потолок. – Дивно хороша, а что за ледяное пламя бушует в ее голубых глазах!..
– Господин Мелихаро, – строго сказала я. – Эта дивная женщина изжарит вас на своем ледяном пламени в единую секунду, не сомневайтесь.
– Во гневе такие дамы еще обольстительнее... – демон блаженно вздохнул.
– Ваши вкусы принесут вам немало бед, – не удержалась я.
– Уже принесли, – вздохнул демон, выразительно глянув на меня, а затем, покосившись в сторону магистра Леопольда, с тревогой спросил:
– Что он там плетет?
Я прислушалась к речам магистра, который впрямь уже начал что-то вещать адептам, и, хмыкнув, сказала демону:
– Он показывает им ластоногую гидру и утверждает, что это дракон, на котором летал во время битв вождь троллей Дагабр.
Демон нахмурился и недовольно произнес:
– Безобразие! Разве можно так бессовестно забивать чушью головы учеников?
Меня удивило то, что Мелихаро принял близко к сердцу одурачивание адептов, однако я постаралась его успокоить:
– Это не нанесет адептам особого урона, господин Мелихаро. Не забывайте, что сам магистр Леопольд учился в стенах этой Академии – и вы сами можете видеть, что случилось с теми знаниями, что пытались вложить в его голову преподаватели. Нет ровно никакой разницы – белиберду он сейчас произносит или нет. Те, кто не желает ее запоминать – все равно не запомнит. Меня волнует только то, что я не слышу протестов того самого юного знатока истории, что сорвал нам лекцию... Неужто он потерялся в коридорах?.. Или просто сообразил, что лучше помалкивать?
Но Мелихаро, как и я, запомнил лицо адепта-пакостника не так уж хорошо, и мы напрасно искали его среди прочих. Адепты, к тому же, не стояли на месте, и вскоре в глазах у меня зарябило от ученических мантий.