Мелихаро и Леопольд все это время хранили мрачное молчание, не ожидая от визита, начавшегося столь возмутительно, чего-либо хорошего. В их движениях читалась обреченность – я сознавала, что они, последовав за мной в дом Артиморуса, вверяют свои судьбы мне целиком и полностью, хоть и не понимают до конца, что же я затеяла. Не успела я к ним обратиться с просьбой, как они деловито и сноровисто подняли беспамятного слугу и, переглянувшись, засунули его за первую попавшуюся дверь. Чувстовалось, что магистр и демон с некоторых пор понимают друг друга с первого взгляда, и способны на диво слаженно нарушать закон.
Побледневший Искен, теперь явно сожалеющий о том, что согласился взять меня с собой, торопливо и нервно зашагал вперед – коридоры резиденции Артиморуса и впрямь были ему хорошо знакомы.
– Вот дверь в кабинет, – указал он вперед, остановившись в нерешительности. Вольно или невольно, голос он понизил до шепота, и я видела, что губы его побелели от волнения.
– Так чего же мы ждем? – я шагнула вперед.
– Но мессир Артиморус занят беседой, и невежливо будет вот так прерывать ее… – даже в храмовых подземельях Искена не сотрясала такая крупная нервическая дрожь.
– К чему эти условности между старыми знакомыми? – рявкнула я, уже не скрывая того, что меня трясет ничуть не меньше, и, одним прыжком очутившись у двери, распахнула ее.
Конечно же, я предполагала, кого сейчас увижу. И даже говорила себе, что подобное стечение обстоятельств окажется весьма удобным – мы сразу сможем перейти к главному, не ходя вокруг да около. Но, все равно, удар оказался настолько болезненным, что я пошатнулась, точно меня ударили острейшим клинком под ребро. Из последних сил я заставила себя остаться на месте, и упрямо стояла в дверном проеме, позволяя Артиморусу и его гостю хорошенько рассмотреть меня. Гость, как это и было ему всегда свойственно, не выказал и тени смущения.
– О, вот и моя девочка! – произнес он, обращаясь к Артиморусу. – Я же говорил вам, что не стоит волноваться – она обязательно придет, пусть даже перед тем и покажет свой характер. Здравствуй, Каррен. Я рад видеть, что ты жива и относительно здорова, хоть, признаться честно, с каждой нашей встречей твой вид становится все плачевнее… Ты совсем себя не бережешь, милая крестница – я, кажется, это уже говорил.
– Добрый вечер, магистр Каспар, – ответила я, так и не почувствовав, что сердце мое снова начало биться. – До меня дошли слухи, что вы умерли, но я, поразмыслив, решила им не верить.
– Я так и знал, что весть о его смерти слишком добрая для того, чтобы оказаться правдивой, – тоскливо пробурчал Мелихаро, выглянув у меня из-за плеча.
– Ты не одна? – приподнял брови Каспар, а затем гостеприимно махнул рукой. – Не смущайтесь, господа, входите. Надеюсь, мессир, – обратился он к Артиморусу с усмешкой, – вам не покажется слишком оскорбительным то, что я распоряжаюсь в вашем доме, как в своем собственном.
– Каспар, мой дом – ваш дом, – добродушно отозвался Артиморус. – Раз вы считаете, что нашей беседе не помешает еще несколько пар ушей – для меня этого вполне достаточно. Конечно, я предпочитаю чуть более опрятных визитеров, которые, к тому же, не пренебрегают правилами хорошего тона, но я всего лишь старик, который отчаялся поспеть за новыми временами…
С этими словами он дернул за какой-то шнурок, и где-то далеко раздался звук колокольчика, заставивший меня вздрогнуть – но старый чародей сделал успокаивающий жест и произнес: «Я всего лишь приказал, чтобы нас никто не беспокоил, не пугайтесь, дитя мое».
Я, угрюмо глядя на магов, вошла в кабинет, и внимательно, не таясь, осмотрелась. Мир и покой царил здесь до моего вторжения – потрескивали уголья в камине, золотистый ровный свет источали лампы, ветер и дождь бились в цветные витражи, а на столе стояла початая бутылка вина – разумеется, несравненно более дорогого, чем то пойло, которое сейчас туманило мою голову и тщетно пыталось согреть заледеневшее сердце. У окна я запоздало заметила Констана, держащего в руках книгу – должно быть, ему позволялось присутствовать при разговорах Каспара и Артиморуса, как это разрешено верному псу или несмышленому ребенку. Мое появление заставило беднягу заметно смутиться – я видела, что его пальцы смяли лист рукописи, вне всякого сомнения, являющейся весьма ценным и редким экземпляром.
Каспар, на которого я перевела взгляд, чуть изменился с нашей последней встречи. Наконец-то и на его лице отразился бег времени – лоб перечеркнула глубокая морщина, а на щеке виднелся свежий, едва затянувшийся рубец от шрама. Видимо, черная полоса в его жизни не была чистой выдумкой, но я не собиралась забывать о том, как безжалостно он со мной обошелся в главном.
Каспар точно с таким же открытым любопытством изучил каждого моего спутника, все с тем же небрежным светским изяществом указывая им, куда они могут присесть.