И обонял Господь приятное благоухание

Значит ли это, что я утратил Бога? Я ощущал его иначе. Мир, первоначально обращенный к нему, к его бесконечному благоуханию, разросся и рассыпался на множество всевозможных встреч, которые привлекали мое обоняние чувственной силой, преисполненной ароматов и земных запахов, прекрасные носительницы которых независимо от возраста мгновенно действовали на меня.

Потом я постарел. И по мере того как я старел, мое ощущение Бога становилось все более расплывчатым и окончательным. Ясный образ, который я видел в детстве, превратился в облако Бога, плотное, порой почти твердое; в туманность Бога, светящуюся, непостижимую для ума и пригодную для бытия, мне больше не нужно было ее придумывать, изобретать, воображать, она говорила без слов, без порядка и логики, странное ощущение, но Бог был там.

Это состояние продолжалось до сегодняшнего дня, и я состарился, я стар. И чем больше проходило и проходит времени, тем более я счастлив и благодарен, тем больше я люблю и чувствую в себе неясного и совершенного Бога. Какое мне дело до моего несовершенства, если совершенный — во мне? В чем будет моя вина, если я совершу что-то, противное абсолюту, когда этот абсолют во мне? Мне приятно сознавать, что во мне нет ничего дурного, ничего греховного и гибельного, если в моих костях, в моем сердце и в моей коже есть эта трансцендентность, не затронутая образом тех, кто искупил свои грехи. Я — ничтожный, я — скрытный носитель лучезарной тайны!

Кстати, о тайне: я не стану называть ее мирской, если она приведет меня в самое сердце храма. In fanum, in fano[5], в тот момент, когда я страстно жажду последнего миропомазания, нежного жара, изысканной росы с церковной потрескавшейся просфоры. Круглая влажная манна, божественная тайна твоей ночи, лощеная овечка для ягненка, который сосет тебя и стонет от счастья!

Так даже в старости я вкушаю молоко правоверных. Так каждый день, который мне дарует Господь, и часто каждую последующую ночь, я с нежностью открываю нежный и теплый плод с пушком, прохладную шпалеру под сенью, утопающей в ароматах лона. Там царство теней для моего старого зондирующего рта. Там пахнет народом, плотью, мочевым пузырем, свежей шелковистой весенней травой. Работа языка священна для того, кто хочет испытать истинный экстаз. Язык усерден и старателен. Работа пальцев идет на пользу тому, кто хочет доставить удовольствие любимому телу. И вертикальная имитация: работа ноздрей приятна для того, кто хочет понравиться Всевышнему приношений, любителю нежной плоти телок, раскаленной, как угли.

Если говорить, как мы отдаляемся от Господа, то сказано будет мало и недостаточно. Некоторые, пытаясь приблизиться к Богу, пускаются на подвиги, совершают благие дела, самоотверженные поступки. Я бы тоже мог так поступать, но вижу в этом только спесь и суету. Мне кажется, что даже самый праведный и бескорыстный поступок является показным, если он не исходит от чистого сердца. Если в поисках Бога он не доходит до самой ничтожной и скрытой складочки, до самого отдаленного и укромного тайника человека, предоставленного или отданного мне, сыну Божьему, в котором я должен расшифровать, разыскать и извлечь Бога, как рыло зверя находит душистый боб, трюфель или изысканный мерцательный корень, как вену или нерв, твердый молодой и свежий побег в теплом укромном уголке глубоко под землей.

Там Бог достижим, я знал, я чувствовал это, поскольку запах всегда играл большую роль в моих поисках. Если при новой встрече запах не предвещал Бога, то я тут же останавливался. И напротив, если запах казался мне изысканным, священным или посланником абсолюта, то я усердно, ревностно продолжал свои поиски, которые приближали меня к Совершенству. Я искал воодушевляющий аромат: божественный аромат. Не удивительно ли, что я нашел его в самом низу, ниже пояса, в самой постыдной и греховной части женщин?

При этом у меня было чувство, что я смиренно следую обету бедности, который дал себе с годами. Не иметь ничего, кроме самого необходимого для скромной жизни, без прикрас, без всяких мирских обязанностей. Сколько раз я повторял себе притчу о богатом молодом человеке, чтобы убедиться, что я на истинном пути перед лицом смерти и перед Богом! Иисус сказал ему: «Если ты хочешь стать праведным, продай все, что у тебя есть, раздай деньги бедным, и ты обретешь царствие небесное».

Разница между евангельским мальчиком и мной в том, что для меня награда не на небесах, а в некоей природной впадинке. Мне все равно, что я беден и гол, раз мои овцы щедро одаривают меня!