И один в поле воин

Весь день пришлось напряжённо поработать в штабе. В дивизию только что прибыло значительное пополнение, и Эверс поручил Гольдрингу разобраться в бумагах нового офицерского состава.

– Что это за особая команда майора Штенгеля? – спросил Генрих Лютца, рассматривая одну из анкет.

– А чёрт его знает! Майора я и в глаза не видал! Эта команда входила в состав эсэсовской дивизии, стоявшей до нас в Кастель ла Фонте. Она охраняет какой-то объект. О нём известно лишь генералу, начальнику штаба и Миллеру. Когда я спросил у генерала об этом Штенгеле, он намекнул мне, чтобы мы с тобой как можно меньше интересовались майором.

– Ну и чёрт с ним! – равнодушно согласился Гольдринг. Но анкету майора прочитал особенно внимательно. Одно то, что Штенгель имел шесть высших наград, свидетельствовало о его особых заслугах перед фатерландом.

Вечером, закончив работу, Генрих и Лютц поехали к графу Рамони. Лютц ещё днём позвонил Марии-Луизе и получил приглашение приехать в семь часов вечера.

Замок был расположен в километре от городка, на высокой скале, которая, словно одинокий страж, высилась возле ущелья, как бы охраняя вход в долину.

Лютца в замке хорошо знали, охрана, состоявшая из двух чернорубашечников, пропустила машину в ворота без задержки.

У парадного подъезда под небольшим портиком с колоннами стоял ещё один чернорубашечник.

– А граф, очевидно, не очень спокойно чувствует себя на собственной родине? – насмешливо заметил Генрих. – Гляди какая охрана.

– Я никак не разберусь во взаимоотношениях итальянцев и во всём том, что здесь происходит. Официально граф не занимает никакого поста и, кажется, не принадлежит ни к какой партии, по крайней мере так он мне заявил. А тем временем его оберегают от гарибальдийцев, как важную персону.

По широким мраморным ступеням гости в сопровождении слуг поднялись на второй этаж и, свернув налево, очутились в большой комнате, напоминавшей картинную галерею. Кроме удобных кресел и небольших столиков, никакой другой мебели в комнате не было. Стены сплошь были увешаны картинами.

– Граф увлекается живописью и, кажется, разбирается в ней, – начал было объяснять Лютц, но, услышав шум, доносившийся из коридора, умолк.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась трехколесная коляска, которую подталкивал сзади здоровенный лакей. В коляске, откинувшись на подушки, сидел граф Рамони. Это был старик того преклонного возраста, когда человеку с одинаковым правом можно дать и семьдесят, и восемьдесят, и девяносто лет, настолько старость стёрла границы между десятилетиями. Его длинные узловатые пальцы бессильно лежали на клетчатом пледе, голова, как только он попробовал сесть ровнее, качнулась и свесилась вперёд, словно старческая шея не в силах была вынести её тяжести. Странное впечатление производило лицо графа, покрытое множеством больших и мелких морщинок, рассекающих его во всех направлениях. А среди этого подвижного и изменчивого лабиринта морщин, как два стержня на которых держалось всё это кружево, чернели круглые без ресниц глаза графа. Вопреки живым гримасам лица, вопреки словам, слетавшим с губ, они одни застыли в нерушимом спокойствии и напоминали два уголька, которые вот-вот померкнут.

Лютц и Гольдринг вытянулись, как при появлении начальства.

– Синьоры, рад вас приветствовать у себя в замке, – церемонно провозгласил граф по-немецки.

– Синьор, я рад видеть вас в добром здравии, – так же церемонно ответил Лютц, – и разрешите представить вам моего друга, барона фон Гольдринга.

Генрих поклонился.

– Мой названный отец, генерал-майор Бертгольд, просил передать вам самые лучшие пожелания! Впрочем, он, должно быть, сам пишет об этом!

Генрих протянул запечатанный конверт.

Граф быстро пробежал глазами письмо.

– Это прекрасно! Это просто прекрасно, что случай привёл ко мне в замок сына Вильгельма Бертгольда. Лет десять назад у нас с ним было столько общих дел. Когда вы прибыли, барон?

– Если я явился к вам сегодня, то мог прибыть только вчера. Я не разрешил бы себе даже на день отложить такой приятный визит.

– Молодость даёт право на невнимание к нам, старикам, и я тем более ценю вашу любезность. Где вы остановились, барон?

– Пока пользуюсь гостеприимством гауптмана Лютца, но надеюсь, что…

– Вряд ли вы найдёте что-либо приличное в нашем городишке. Я бы чувствовал себя в неоплатном долгу перед генерал-майором Бертгольдом, если б его сын не нашёл пристанища в моём замке. И моя племянница Мария-Луиза тоже. Сейчас мы пройдём к ней, она вам это подтвердит.

Граф сделал движение рукой, слуга молча покатил коляску к двери. Гольдринг и Лютц последовали за нею и свернули в широкий коридор, ведущий, в правое крыло замка.

– Предупредите графиню, что у нас гости, – приказал граф горничной, которая распахнула перед ними дверь одной из многочисленных комнат.