И один в поле воин

– Воспользовавшись тем, что наша авиация прикована к Восточному фронту, англо-американские варвары начали жесточайшую бомбардировку территории фатерланда с воздуха. Противник надеется ошеломить нас, но он не учёл, что его злодеяния ожесточат наших солдат, укрепят их волю к борьбе и победе. А победа придёт – фюрер заявил, что Германия сейчас куёт новое грозное оружие, с помощью которого мы в пух и прах разобьём всех наших врагов.

В связи с этим на нас с вами тоже возложено ответственное задание: мы должны немедленно осуществить одну операцию, осуществить быстро, решительно. Командующий нашими войсками генерал-фельдмаршал Кессельринг приказал нам в трехдневный срок обезоружить всю итальянскую армию. Позже мы создадим отряды добровольцев из желающих служить нам, а остальные, неустойчивые элементы, будут в качестве пленных отправлены в лагеря и на наши заводы. Каждая дивизия проводит операцию в вверенном ей районе. Нам отведён этот, – Эверс показал на карте. – Все итальянские гарнизоны, расположенные в нём, должны быть обезоружены и взяты под стражу.

Эверс опустился в кресло и, уже сидя, закончил:

– Вот и всё. Теперь, гершафтен, расходитесь и спокойно выполняйте ваши обязанности. Прошу остаться командиров полков и начальников штабов, оберста Кунста и вас Лютц.

Генрих ушёл с совещания в радостном возбуждении было похоже, что корабль пылает со всех сторон. Интересно, как воспримет известие о капитуляции Матини? Ведь события, разворачивающиеся в Италии, касаются и его. Надо зайти в госпиталь…

Но в госпитале Гольдрингу сказали, что главврач с полчаса назад куда-то выехал.

Надеясь застать Матини у себя дома, Генрих поспешил в замок. На такой визит доктора он мог рассчитывать; между ним и Матини за последний месяц установились по-настоящему дружеские отношения. Его новый приятель часто приходил без предупреждения, иногда просто для того, чтобы выспаться: главврач жил при госпитале, и его часто будили по ночам.

Простота и искренность поведения Матини очень нравились Генриху. С доктором не надо было соблюдать правил этикета, если хотелось отдохнуть и помолчать. Иногда, они целые вечера просиживали молча – один на диване, с книгой в руках, другой – возле письменного стола – просматривая газеты или тоже читая книгу. А бывало, что, увлечённые разговором или спором, они вспоминали о сне, когда за окнами начинало сереть.

В те вечера, когда к ним присоединялся Лютц, споры становились особенно острыми – все трое одинаково ненавидели войну, но совершенно по-разному представляли причины, её породившие, и будущее человечества.

Честный, но инертный Лютц болезненно переживал события, но воспринимал их с покорностью обречённого. Он не верил в возможность какой-либо борьбы со злом, порождённым, как он считал, самой природой людей. Более склонный к философским обобщениям, Матини учитывал влияние социальных сил на историческое развитие общества, но не надеялся на какие-либо существенные изменения в ближайшем будущем, ибо прогресс он понимал как очень медленное поступательное движение, медленную эволюцию. Генрих, не решаясь откровенно высказывать свои мысли, всё же старался доказать обоим ошибочность их взглядов.

Матини, как и думал Генрих, был у него – он лежал на диване и сладко спал.

– Мартин, слышишь, Мартин! – тихонько позвал Генрих. Ему и жаль было будить гостя и нетерпелось сообщить важную новость. – Поднимайся немедленно, а то оболью водой.

Матини вскочил на ноги и рассмеялся.

– Я слышал, как ты вошёл, но лень было даже глаза открыть, очень уж трудна была прошлая ночь.

– Я не стал бы будить тебя, но, понимаешь, такое исключительное событие, как капитуляция Италии…

– Что?

Генрих подробно изложил то, что рассказал Эверс на совещании. По мере того как он рассказывал, лицо Матини светлело, по нему расплывалась радостная улыбка.

– А теперь приготовься выслушать неприятное: на протяжении трех дней приказано обезоружить всю итальянскую армию, – закончил Генрих.

Матини побледнел.

– Ты думаешь, эти события могут коснуться тебя?

– Могут демобилизовать, правда, меня это не волнует, но приготовиться надо. Придётся идти.

– Возьми мою машину. Курт, отвези синьора Матини в госпиталь, – крикнул Генрих, приоткрыв дверь кабинета.

– Я буду очень признателен тебе, если ты разрешишь мне проехать ещё в одно место километров за пять от Кастель ла Фонте.

– Хоть за десять. Мне машина сегодня не нужна. Если скоро освободишься – приезжай сюда, только не буди, если я буду спать. Завтра, вероятно, предстоит хлопотливый денёк.

– Не думаю, чтобы я сегодня освободился рано!

Телефонный звонок разбудил Генриха на рассвете.

– Немедленно к «королю»! – послышался голос Лютца.

Вчера, по приказу штаба корпуса, были изменены все позывные офицеров штаба, и отныне генерал назывался «королём».

– В чём дело? – спросил Генрих Лютца, прибыв через четверть часа в штаб.

– Погоди! – почему-то шёпотом ответил тот и быстро пошёл в кабинет генерала.

Пробыл он там довольно долго. Из кабинета доносились телефонные звонки, громкие, сердитые восклицания генерала.