И один в поле воин

— Что касается моей дальнейшей карьеры, то я возлагаю большие надежды на этот концлагерь, который должна сейчас принять. Недавно там убили начальника, старшую надзирательницу и одного солдата-охранника, который их сопровождал. Специальная комиссия расследовала этот случай, многих повесили, но настоящие виновники убийства так и не найдены. Мне поручено установить в этом концлагере самый жестокий режим, и я уже разработала план мероприятий. О, я совершенно уверена, что добьюсь своего какой угодно ценой, даже если бы мне пришлось повесить каждую третью.

Генрих почувствовал, что у него темнеет в глазах. Лицо Бертины отодвинулось, стало маленьким, словно змеиная головка, потом снова приблизилось и так расплылось, что Генрих уже не различал отдельных черт.

— Что с вами, Генрих? — услышал он голос Бертины и словно проснулся.

«Она не доедет до лагеря. Как это сделать — не знаю. Но до лагеря она не доедет!» — твёрдо решил он, и ему сразу стало легче.

— О чём вы задумались?

— После контузии, полученной мною во время нападения маки, у меня часто внезапно начинает болеть голова и темнеет в глазах, — пояснил Генрих.

— Бедненький! — Бертина перегнулась через столик и провела рукой по волосам Генриха.

Появление Заугеля прервало эту лирическую сцену. Он сообщил, что Пфайфер согласен взять с собой даму, даже очень доволен, только просил их своевременно прибыть в штаб корпуса.

Из Шамбери выехали ровно в восемь вечера. На переднем сидении, рядом с шофёром; сидел Пфайфер, на среднем Заугель, на заднем Бертина и Генрих.

Как только машина отъехала, Бертина крепко, всем телом прижалась к Генриху и взяла его под руку.

— Неужели я хуже этой курносой утки Лорхен? — тихонько прошептала она.

— Вы её превзошли во всём! — многозначительно улыбнулся Генрих.

Бертина с благодарностью пожала ему руку и отодвинулась, Пфайфер, немного поёрзав на месте, обернулся к пассажирам, сидевшим позади него.

— Так вы считаете, что вечером ехать по этой дороге опасно? — спросил он Заугеля тихим голосом.

— Днём спокойнее, — уклонился от прямого ответа Заугель.

— А как вы думаете, герр обер-лейтенант?

— Я считаю, герр Пфайфер, что во время войны всюду опасно, — равнодушно ответил Генрих. — Только вчера в нашем районе спустилась с гор большая группа маки.

— Большая, говорите? — в голосе прославленного оратора звучал страх.

— Больше роты.

— А разве они отважатся напасть на нас, если впереди едут автоматчики, а позади мы — трое вооружённых пистолетами мужчин и шофёр с автоматом!

— Обратите внимание: дорога не прямая, она круто поворачивает то вправо, то влево, и эти повороты…

— Да, да, понятно, — поспешно согласился Пфайфер. Может быть, действительно, нам лучше вернуться в Шамбери?

Генриха разбирал смех. Он вспомнил, как самоуверенно держался прославленный оратор днём, вспомнил провозглашённые им на митинге слова: «Немцы боятся только бога, и никого иного».

— Можно, если хотите, вернуться, но как это расценят ваши слушатели в Шамбери? Мы же не дети, чтобы бояться, как вы сказали, темноты. Да и возвращаться уже поздно: маки могут быть сзади так же, как и спереди. Пфайфер замолчал.

— А тут действительно опасно? — испуганно прошептала Бертина.

— Очень!

— Боже мой, а я в военной форме.

В машине наступила та напряжённая тишина, какая возникает среди людей, думающие об одном, но не решающихся вслух высказать свои мысли.

— Вы должны были все это объяснить мне в Шамбери, а не здесь, посреди дороги! — вдруг пискливым голосом выкрикнул Пфайфер и угрожающе взглянул на Заугеля.

— Я вам говорил, но вы высмеяли меня перед всеми присутствующим! — огрызнулся Заугель.

— Чёрт знает что, поручают охранять тебя каким-то мальчишкам и даже не предупреждают об обстановке!

Машина на полном ходу пролетела маленький населённый пункт Монт-Бреоль, и дорога начала круто подниматься вверх.

— Может быть, заночуем в этом селении? — спросил Пфайфер, обращаясь к Генриху.

— Здесь нас наверняка перестреляют, как цыплят, — ответил тот. Ему хотелось нагнать страх, на этого толстого труса, который в Шамбери призывал других к храбрости.

Поворотов становилось всё больше, машины сбросили скорость до минимума и ехали почти впритык друг к другу.

— Дайте сигнал автоматчикам, пусть едут быстрее! В случае чего мы даже не сможем повернуть назад! — раздражённо воскликнул Пфайфер.

— На этой дороге машину повернуть нельзя; — спокойно пояснил Генрих.

Моторы ревели. Шофёры, не имея возможности разогнать машины, нажимали на газ, и рокот разносился среди гор.

— Теперь нас слышно километров за пять, — словно ненароком бросил Генрих.

— А не лучше ли остановить машину, приглушить мотор и переждать здесь ночь? — голос прославленного оратора утратил басовые нотки.

— Нет, мы сейчас в самом опасном месте.

Все молчали. Бертина дрожала, её била лихорадка. В полном молчании проехали километров десять. Поворотов стало меньше, и автоматчики, отъехали на указанную дистанцию, метров за сорок от легковой машины. Вот они уже приблизились к скале, которую огибала дорога.