И один в поле воин

— Дело в том, — сказал с ударением Бертгольд, — что вчера в четыре часа утра началась вот эта самая операция, которую штаб назвал «Железный кулак». Чтобы ты понял суть дела, объясню наглядно. — Бертгольд взял в руку указку. — Вот на этом участке наши две дивизии, поддерживаемые двумя танковыми бригадами, вчера начали наступление. Два моторизованных полка были расположены вот здесь как резерв наступающей ударной группы. Было условлено, что на участке к югу от нас дивизия соседней группы войск под командованием генерала Корндорфа на шесть часов раньше начнет наступление с целью отвлечь внимание и оттянуть силы противника. Тем более что силы эти, как нам стало известно, невелики, к тому же измотаны предыдущими боями. Наш участок фронта русские до сих пор считали второстепенным — в этой местности не хватает дорог, и вся она очень заболочена. Мы знали, что советское командование не рассчитывало на возможность нашего наступления именно здесь. Об этом свидетельствовали данные и оперативной и агентурной разведки. Названные дивизии и танковые бригады должны были внезапным ударом прорвать фронт советских войск в этом месте, окружить их и открыть путь на Калинин. Весь расчет нашего командования был построен на внезапности, неожиданности. Подготовка проводилась скрытно и быстро. О плане операции знали только несколько человек, в том числе и я. Карты с планом операции находились в штабе корпуса, у командира ударной группы и у меня.

Генрих с интересом следил за указкой.

— Вчера, — продолжал оберст, — наши части ударной группы за несколько часов до наступления сосредоточились в этом районе. Учти, что в этой лощине расположить две дивизии и танковые бригады было очень трудно. Скученность создалась невозможная, но наше командование пошло на это. И вдруг события обернулись совсем не так, как мы предполагали: за два часа до начала наступления русские открывают по этому участку неслыханной силы артиллерийский огонь, использовав даже реактивную артиллерию, которой у них до сих пор здесь не было. На протяжении каких-нибудь пятнадцати минут врагу удалось буквально разметать наши сосредоточенные для прорыва части, а когда артиллерийский огонь стих, русские бросили на этот участок несколько десятков самолетов штурмовой авиации. И авиация докончила дело. Не успели скрыться самолеты, как перед остатками наших разгромленных частей появились русские танки и мотопехота, которые буквально стерли с лица земли тех, что остались в живых после двух предыдущих ударов — артиллерии и авиации. К счастью, русские не воспользовались своей победой, а вернулись на прежние позиции. Дивизия Корндорфа также очутилась в чрезвычайно трудном положении, ибо русские, покончив с ударной группой, все свои резервы бросили на нее. Ее, вернее то, что от нее осталось, спас резерв главного командования.

Оберст отошел от карты и сел в кресло.

— Когда мы вчера пили за присвоение тебе офицерского звания, русские уже доканчивали дело. Ты, возможно, заметил, что несколько офицеров, в том числе и я, были вызваны прямо с вечеринки в штаб.

— Заметил, но думал, что вы просто вышли отдохнуть.

— О, если бы это было так!

— Я вполне разделяю, герр оберст, ваше сожаление. Но какое отношение имеет этот «Железный кулак» ко мне? — нетерпеливо спросил Генрих.

Оберст ответил не сразу. Он вынул платок, долго и тщательно вытирал им лицо, словно хотел продлить паузу, чтобы лучше обдумать свои слова.

— Видишь ли, — начал он осторожно, — русские не могли планировать свое наступление на этом участке, иначе их войска не вернулись бы на исходные позиции, а продвигались бы дальше. Само собою напрашивается вывод, что артиллерию, авиацию и мотопехоту они сосредоточили, узнав о наших планах. Очевидно, кроме тех трех карт, о которых я тебе говорил, существовала и четвертая… у советского командования.

— Итак, — резко прервал Генрих, — майор Шульц высказал подозрение, что эту четвертую карту передал русским я? Да?

Генрих с такой силой сжал руками спинку стула, что она затрещала.

— Помилуй бог, он лишь попытался намекнуть…

— Я убью его! — в ярости воскликнул Генрих.

Его лицо побледнело, губы сжались так, что их совсем не стало видно, глаза налились кровью, а рука порывисто легла на кобуру офицерского маузера. Не помня себя, он бросился к двери и, возможно, выбежал бы, если бы оберст силой не задержал его на пороге.

— Стой! — грозно крикнул Бертгольд. — Ты забываешь, что ты в армии!

Он силой вырвал из рук Генриха маузер, сам вложил его в кобуру и застегнул ее.

— Успокойся! Намек Шульца, говорю тебе, не произвел ни малейшего впечатления. Все восприняли его, как глупую выходку, и начальник штаба генерал-майор Даниель сделал ему замечание. О себе я уже не говорю. Шульц здесь же, на совещании, в присутствии всех вынужден был выкручиваться и просить у меня извинения.

Генрих опустился в кресло, подпер голову руками и угрюмо уставился в пол.