И один в поле воин

И на следующий вечер помолвка состоялась. Правда, Лора пережила еще одно разочарование: она понимала, что пышного празднества быть не может из-за ее болезни, но все-таки ждала гостей, подарков, поздравлений. А вышло совсем иначе. В Германии был объявлен национальный траур, и генерал-майор Бертгольд не мог допустить, чтобы посторонние знали о помолвке его единственной дочери. Гласность могла повредить и Генриху. Итак, кроме своих, при обручении никого не было.

Но пришлось примириться и с этим. Надев кольцо на палец правой руки невесте полагается носить его на левой, но левая была обожжена,- Лорхен пустила слезу. Расчувствовался и генерал Бертгольд. Он поцеловал Генриха в голову и трижды перекрестил будущих молодоженов.

Ужинали в комнате Лорхен, возле ее кровати, под аккомпанемент стонов невесты, которая временами забывала, что ей надо сдерживаться.

Утром Генрих уехал. На вокзал его провожал только Бертгольд.

- Ты помнишь все, о чем мы договорились?

- Конечно, отец!

- Надеюсь, ты понимаешь, что о нашем разговоре никто не должен знать?

- Вы меня принимаете за ребенка?

- О нет! Из тебя выйдет чудесный разведчик, Генрих! - прощаясь, сказал Бертгольд.

Странное совпадение: точно такую же мысль высказали и руководители Гольдринга в Советском Союзе, когда получили план Бертгольда.

ДРУЗЬЯ ВСТРЕЧАЮТСЯ ВНОВЬ

Хотя официальный траур по армии Паулюса уже закончился, но на протяжении всей дороги от Мюнхена до СенРеми Генрих не слышал не только смеха и шуток, но даже громких разговоров. Он ехал в офицерском вагоне и мог оценить настроение командного состава гитлеровской армии. А настроение это было такое, словно у каждого офицера вчера из дому вынесли покойника!

Так же невесело чувствовали себя оккупанты в СенСеми. Что же касается французов, то мадам Тарваль, сама того не подозревая, совершенно точно охарактеризовала их отношение к событиям.

- Со счастливым возвращением, мсье Гольдринг!искренне обрадовалась она, когда шестого февраля, тотчас по прибытии из Мюнхена, ее постоялец вошел в ресторан.А мы только позавчера вечером вспоминали вас, когда праздновали траур. Было так весело...

- Как это праздновали траур?

Мадам Тарваль покраснела, глаза ее виновато забегали.

- Простите, мсье, я не так сказала... Мой ресторан в дни траура был закрыт, вот мы и собрались посидеть, поговорить...

- И выпили за упокой души фельдмаршала Паулюса! - в тон собеседнице закончил фраау Генрих.

- Ой, курица пережарится! - воскликнула хозяйка гостиницы и с неожиданной для ее полной, фигуры живостью убежала в кухню.

- Что я сказала! Представь, Моника, что я сказала! сетовала мадам Тарваль, увидав дочь.

- Кому, мама, и что?

- Я сболтнула мсье Гольдрингу...

- Генриху? Он приехал?

- Сидит в голубом кабинете... И я...

Не дослушав мать, Моника выбежала из кухни, на ходу снимая передник.

- Привет моей маленькой учительнице! - Генрих радостно вскочил с места и пожал обеими руками узкую ладонь девушки.- Ну, рассказывайте, как это вы тут праздновали траур?

- Что праздновали? - удивилась Моника.

Генрих пересказал свой разговор с мадам Тарваль.

Девушка рассмеялась.

- Это мама ошиблась!

- Я уверен, что ошиблась! Ведь вы три дня носили траур, молились богу и ни разочка не улыбнулись. Правда?

- А я уверена, что ваше сердце разрывалось от горя и тоски.

- Оно действительно разрывалось, только по совершенно иным причинам. Эти три дня я не забуду до самой смерти.

- У вас были неприятности? - взволновалась девушка.

Появление мадам Тарваль, которая принесла ужин, прервало разговор.

- Да, чуть не забыла! Сегодня несколько раз звонил мсье Лютц, спрашивал, не вернулись ли вы? - сказала она, накрывая на стол.

- Он, кажется, болен, - прибавила Моника.

Генрих поспешил к телефону.

- Привет, Карл, это я, Генрих... Что? Обязательно приеду, только поужинаю, а то я очень голоден.

Мадам Тарваль вышла, чтобы приготовить Генриху кофе, и Моника попробовала вернуться к прерванному разговору.

- Так что же с вами случилось, Генрих, в эти дни?

- Это очень длинная и серьезная история, чтобы рассказывать ее между двумя глотками вина. Лучше расскажите о себе.

- А почему вы думаете, что мой рассказ можно уместить между двумя глотками вина? Возможно, и со мной произошло нечто очень важное и серьезное!

- Тогда я не уйду, пока вы мне не скажете, что именно!

- О, в таком случае вам придется сидеть очень долго, - рассмеялась девушка - Может быть, всю жизнь...

- Это означает, Моника, что вы не верите мне?

- Это значит, что я не доверяю еще самой себе.

- И долго это будет продолжаться?

- Пока я не буду убеждена, что вы не скрываете от меня своих тайн, Генрих.

- Это намек на Мюнхен?

- На Мюнхен на Бонвиль, на Сен-Реми...

- Вас мучит женское любопытство?

- Нет, меня мучит...- девушка вскочила с места.Спокойной ночи, Генрих! - крикнула она и исчезла за дверью.

Быстро поужинав, Генрих, несмотря на поздний час, пошел к Лютцу.

Гауптман полулежал в кровати, подложив под голову несколько подушек. Рядом, на небольшом столике, стояла тарелка с нехитрой закуской, пепельница и бутылка грапа. Пустые бутылки валялись под столом и под кроватью.