И опять Пожарский 2

Пётр не так давно прислал очередные диковины, вазы и блюда из фарфора необычайной красоты и стеклянные вазы и книжки для младших детей, десяток сундуков подарков. Когда всё расставили в горнице в княжьих хоромах в Детинце, у всех домочадцев дух вышел вон. Не слово сказать, ни пошевелиться нельзя. Ладно, красота, пусть бабы охают, но, сколько это стоит? Поди, весь Новый Город купить можно. Или Смоленск у ляхов выкупить.

И вот теперь пришло письмо. За окном пролетали белые мухи. Окна были застеклены стеклом, что прислал Петруша. Как его сын всё это организовал, мастеров нашёл? Волхов уже начинало сковывать льдом, да и пора бы, на дворе середина октября. Вздохнув, князь позвал жену и распечатал конверт, тоже сына придумка, на Руси-то письма свёртывали в трубку, а тут нате вам. Конверт. Прасковья тихо вошла, перекрестилась на образ Христа, что тоже Петрушины умельцы создали. Икона была красоты неописуемой. Иисус словно парил в небе и осенял тебе крестом. Какие всё же великие мастера сына окружают.

Пётр писал, что благополучно вернулся с Урала, основал там городок Миасс, получивший своё названия от реки, на которой стоит. По дороге побил напавших на него ногаев и даже у хана ихнего жену с матерью захватил, мать отправил к хану, чтобы передала, что на Русь ходу нет, а жену своему воину подарил. Что ж, молодец. Дальше Пётр писал, что в Миассе напали на него вогульские князьки, но он всех мужчин у них побил, а женщин и детей взял на довольствие, чтобы зимой не вымерли, а весной привезёт священника, чтобы крестить их. Опять молодец. Можно гордиться сыном.

А вот дальше. Чувствовал князь, что письмо не простое. Дальше Пётр писал, что исполнилось ему пятнадцать лет, а потому пора ему жениться. И приглядел он уже себе невесту - это старшая дочь князя Долгорукова Мария. Вот так-то. Уже не родители решают, кого за кого замуж выдавать, а дети сразу благословения просят. А просватать девицу он попросил царя батюшку. Ну, вот! Спрашивается, почему сразу не Патриарха. Хотя, без Патриарха явно не обойдётся. Получается, что сын, вроде бы и благословения просит, а вроде ставит в известность, что он уже всё решил, а вы батюшка только перекрестите.

Дмитрий Михайлович дочитал письмо и посмотрел на жену. Прасковья плакала. Они только выдали замуж за князя Василия Семёновича Куракина старшую дочь Ксению. Князь был на пятнадцать годков старше Ксенюшки и оставался единственным наследником некогда многочисленного рода. Богатого рода. Лишь бы деток им бог быстрее послал. А вот теперь и Петруша. Растут детки, так скоро и вовсе одни останемся.

- Что скажешь, Прасковья Варфоломеевна? - усмехнулся в бороду Пожарский.

- Долгоруковы род хороший, но не старовата ли Мария Владимировна у них для Петеньки? - промокнула слёзы платочком княгиня и перекрестилась на вторую икону, выполненную в той, же манере, только там была Богородица с двумя ангелами над ней.

- Да, я не про то. Как же это так, не мы ему невесту подбираем, а он сам нашёл, и думаю, что князь Владимир Тимофеевич уже обо всём знает и даже согласие дал, не зря он в Вершило по дороге из Казани заезжал, - Пожарский открыл бутылку с хлебным вином, присланную сыном, и налил в стеклянный стакан гранёный до половины. Выдохнул и крякнул, поставив уже пустой стакан на стол, - А и хорошее вино делают мастера в Вершилово. Опять Петруша денег огребёт.

- Дмитрий Михайлович, да ты чай не рад, что Петенька таких мастеров вокруг себя собрал, и диковины эти делает. Дал бог сына разумника, а ты хмуришься. Не гневи господа, - княгиня троекратно перекрестилась.

- Права ты, Прасковья, только тяжело когда детки из гнезда вылетают, - князь налил себе ещё полстакана. Ох, и хорошее вино делают у него в сельце.

Событие семидесятое

Михаил Фёдорович Романов получил письмо и подарки из Вершилова. По заведённой уже традиции царь послал за батюшкой и матушкой. Благо оба находились сейчас в Москве, и уже через пару часов собрались вместе. Понятно, подарки от Петруши - это всегда интересно, как тут не поспешишь.

Первым делом открыли самый большой сундук. Там были блюда из фарфора в виде осётров. Одно было большое, больше чем в полсажени. Осётр открывался, верхняя часть была крышкой. Он весь переливался зелёно-коричневой чешуёй, а внутренность просто сверкала белизной. Вторая рыбка была поменьше, её как бы выгнуло дугой, и вот в этом горбу была ниша для икры, наверное, и даже в цвет рыбы ложечка была фарфоровая, понятно, чтобы икру на тарелку себе переложить. Вот уж диковина, так диковина. Такую красоту ставить на стол было нельзя, не дай бог, кто уронит и разобьёт, тогда ведь голову придётся неловкому рубить, заслужил.

Потом на свет из сундука стали появляться большие круглые блюда, на которых нарисованы были фрукты разные и яблоки и груши и вишни и сливы, да всё так искусно, что казалось, что фрукты не нарисованы, а лежат на блюдах. Михаил перевернул сначала рыб, а потом и блюда и прочитал: "Пурецкая волость. Мастер А. Лукин".