И опять Пожарский 2

- Травкам, чтобы они не испортились, особые условия нужны, и в каменном здании они храниться не будут, - отрезали бабки.

Ну, и ладно. Пусть живут, как нравится. У нас, блин, демократия.

Скучковались отдельно ещё трое: Марен Мерсенн, пастер Виктор ван Бизе и его сын Антон. Эти были богословами и философами. Пока школьники Вершилова до изучения философии не доросли, но растут ведь, класса с пятого можно будет попытаться учить детей и этой науке. Пока же представители не православных конфессий выполняли обряды в наскоро оборудованном храме и учили своих "немецких" детей слову божию.

Последними по порядку, но далеко не последними по значимости были оружейники. Этих набралось прилично: Ян ван Рейн, Арнольд Тимме, Марен Ле Буржуа, Тихон Платонов и Пров Карпов с ними рядом пристроился и единственный пока токарь Тимоха Потапов.

Отдельно от корифеев в первом ряду устроился первый в мире селекционер и агроном Василий Петрович Полуяров, со своим помощником, Иваном Охлобыстиным.

Вот и все учёные. Не густо. Правда, Михаэль Мёстлин написал письмо Вильгельму Шиккарду уже давно, и скоро изобретатель арифмометра должен приехать, он же недавно позвал в Вершилово и других преподавателей из Тюбингенского университета. Кроме того нескольким французам недавно послал письма и Марен Мерсенн, но когда всё это ещё будет. Дорога в оба конца не близкая. Искали евреи в Баварии сына очкового мастера Иоганна Глаубера. Он, конечно ещё мальчишка, но здесь научиться химии ему будет проще, чем в любом другом месте на Земле. Ещё Иоахим Марк ван Бодль вспомнил про алхимика и доктора из Брюсселя Жана Баптиста ван Гельмонта, ему тоже отправили письмо с приглашением. Второго алхимика назвал так же младший ван Бодль. Им был придворный алхимик императора Фердинанда Иоганн фон Рихтгаузен, который на глазах у всего двора превратил ртуть в золото. Пожарский попросил евреев поузнавать и про этого персонажа. Понятно, что он просто получил амальгаму и выпарил ртуть, но человек ведь додумался до этого, значит, у него пытливый ум и он сможет помочь в изготовлении зеркал, к которым Пётр намеревался приступить осенью этого года.

В целом открытие прошло удачно. Первым президентом Академии почти единогласно выбрали Михаэля Мёстлина. И правильно. Кеплер и Симон Стивен, которых сначала тоже номинировали, и так работой по самые гланды загружены. Вот станет учёных побольше, и своих немного подрастим, тогда и задумаемся о втором президенте.

Событие семьдесят восьмое

Михаэль Мёстлин - президент Академии Наук, звучит, конечно, не плохо. Только вот Академии чего? Вершилова или Руси? Старый профессор как приехал в это Вершилово, так ни одного дня не прошло, когда действительность, его окружающая, не давала повода для удивления.

Ему выделили огромный тёплый двухэтажный дом и двух слуг. Женщина готовила еду и убиралась, а мужчина лет пятидесяти с заметной хромотой на правую ногу топил печи, ходил за водой и продуктами. Ещё за профессором закрепили здоровущего стрельца, который водил его три раза в день пить отвар к травницам и по утрам заставлял сначала просто проходить, а сейчас уже и пробегать трусцой две версты. После пробежки были ещё и приседания и наклоны, называлось это всё зарядка. Старый учёный чувствовал после этих издевательств себя паршиво и пожаловался доктору ван дер Бодлю, но тот заверил беднягу, что вскоре это пройдёт, и после этого Михаэль будет чувствовать себя гораздо лучше, а где-нибудь через полгода начнётся и выздоровление.

- Но я не болен, - пытался возмущаться профессор.

- Дорогой, Михаэль, вы серьёзно больны и болезнь называется старость, полностью вылечить вас не удастся, но значительно улучшить состояние попробуем.

Ещё Михаэля каждую неделю потчевали баней с берёзовым веником. Сейчас он уже привык и даже вошёл во вкус, но сначала это показалось учёному диким варварством. Даже когда вернулся с Урала маркиз Пожарский ситуация сильно не изменилась, Мёстлин по-прежнему учил русский язык и штудировал книги, что написали и издали в Вершилово приехавшие раньше его европейцы. Книги были великолепны. В них всё было великолепно. Бумага поражала своей белизной, даже дорогущая китайская бумага была полным убожеством по сравнению с этим шедевром. Переплёт книги из ткани, без всякой кожи и непонятный способ скрепления листов вообще выбивал из колеи, но книги становились значительно тоньше, значительно легче и, самое важное, значительно красивее. Да и само качество печати поражало, ровные одинаковые буквы без всяких завитушек было читать гораздо легче привычных учёному. И ведь на самом деле, зачем эти завитушки и украшение букв? Но этот вопрос он задал себе только здесь, столкнувшись с этими волшебными книгами.