– Понял, – скривился не то от боли в плече, что бинтовал Соловый, не то от нежелания этот приказ исполнять, Васька.
В это время вернулся с ближайшего холма посланный оценить обстановку казак.
– Беда, атаман, не меньше сотни поганых, через пяток минут здесь будут.
Соловый сам помог взгромоздиться на коней рудознатцам и картографу и, огрев плетью жеребца Касьянова, заорал.
– Становись за коней, ребята! А вы чтоб до реки не останавливались, – и под Тимером тоже брыкливую кобылку от всей души плетью попотчевал.
Очнулся Епифан среди ночи от невыносимой тяжести давящей на грудь. Он долго не мог понять, где же он находится, потом с ужасом сообразил, что лежит в куче мёртвых товарищей. Торгуты решили ответить русским той же монетой – сложили из убитых казаков гору. Атаман попытался из-под этой тяжкой ноши выбраться. Хорошо, что он находился не в самом низу, по вершку, превозмогая рывки боли в правой раненой руке, ему удалось выбраться до половины наружу. Тут он вновь потерял сознание и очнулся уже на рассвете. Сил чуть прибавилось, и Соловый, сделав последнее усилие, сполз по голым бывшим боевым товарищам на землю.
Сам бой запомнился плохо. Они успели сделать залп из мушкетов, потом стреляли из пистолей и даже, вскочив на коней, бросились в сабельную рубку. Чем она закончилась было ясно, но атаман её не помнил, видно в это время в него обе стрелы и попали. Вторая стрела вошла в грудь прямо над сердцем, но далеко не вошла, видно была на излёте, застряла в ребре. Выкарабкиваясь ночью из-под горы тел, Епифан её умудрился выдернуть, от этого видно и сознание потерял. Торгуты забрали всё, одежду, оружие, коней и всё снаряжение экспедиции. Утром, осмотрев погибших товарищей, атаман только одни портки и нашёл. Что ж, надо отдать должное поганым, они оказались прилежными учениками и явно были в бою у Миасса.
– Ничего, я ещё вернусь, – пообещал Епифан казакам и неведомо где сейчас находившимся степнякам.
Пополз он на запад, где-то там должна быть река, да и не далеко вовсе. Не так далече и стойбище башкир.
– Вернусь, – стиснул зубы Епифан Соловый и, опершись на левую руку, продвинулся вперёд ещё на пару вершков.
Дурак обвиняет других,
Умный обвиняет себя,
Мудрый не обвиняет ни кого.
Как-то так звучит еврейская мудрость из какой-то их книги. А князю Пожарскому теперь кого винить? Хотя? Почему бы не обвинить генерала Афанасьева? Он ведь придумал этот бой у переправы. Резон у генерала был. Нужно было испытать в боевых условиях митральезы и картечницы Гатлинга. А ещё ведь нужно и напалм попробовать применить. Сделать эту адскую смесь не сложно. Бензин, керосин, немного мазута тоже можно. Все это перемешать и по пуду мыла в бочку, как загуститель. Перемешивать до состояния киселя из детства. И в каждую бочку взрыватель из бертолетовой соли, динамита и прочей взрывающейся химии, а к нему недавно освоенный бикфордов шнур.
Ну, что ж, испытания удались. Правда, один из трёх гатлингов заклинило почти в самом начале, зато митральезы отработали на пять, ну, там и нечему заклинивать, знай вовремя меняй кассеты. Количество выстрелов в минуту получается чуть меньше чем у механического пулемёта, всего сто пятьдесят – сто шестьдесят, против двухсот, только ведь ляхам и этого за глаза хватило. Даже с огромным избытком. Нет больше у Сигизмунда войска в тридцать тысяч – разбежалось. Макиавелли, кажется, говорил, что для ведения войны нужны три вещи: «во-первых, деньги, во-вторых, деньги и в-третьих, опять-таки деньги». Нет. Можно с товарищем поспорить. Ещё нужны дураки, которые за эти деньги согласятся с князем Пожарским воевать. Ляхи даже парламентёра не прислали, тоже желающих на левый берег Южного Буга переправиться Станислав Конецпольский не нашёл. Но, по порядку.
Успели добраться до Южного Буга за два дня до неповоротливого огромного, растянувшегося на десятки километров квартяного войска. Разведчики из казаков чётко указали место, где собирается гетман Конецпольский форсировать реку. Просто взяли и спросили у одного из панов, тот и рассказал всё, правда, перед этим ему для придания разговорчивости глаз выкололи. Так это издержки. Какая разница – умирать с двумя глазами или с одним.