И опять Пожарский

— Так с сынком твоим, Петром Дмитриевичем, на Урал-камень ушли по царёву слову недра разведывать, руды разные искать, — объяснил воевода. — А чтобы тати какие не вздумали сюда наведаться, я два десятка из Нижнего прислал. Заодно и выучку воинскую пройдут у пана Заброжского. Добрых он воинов готовит. Были бы все стрельцы выучены так, как эти, так поляки уже и Краков бы нам отдали.

Это не было укором Пожарскому, тот и сам понимал, воюя уже почти десять лет, что стрельцы против ляхов слабоваты будут.

Что ж, воевода, спасибо тебе, что прислал стрельцов за вотчиной моей присмотреть. Я добро помню. Пошли, что ли, в храм? — Он снял шапку и, открыв дверь, переступил порог.

В полумраке храма князь не сразу заметил, что за ним наблюдают. Он прошёл, истово крестясь, к иконостасу и встал на колени. Тут было шесть больших икон. Они были без окладов и поэтому непривычно велики. И они были великолепны. Все. Глазу просто не за что было зацепиться. Каждую икону нужно рассматривать отдельно. Все вместе они просто подавляли.

— Лепо? — услышал князь за спиной.

Пожарский повернулся. Незаметно подошёл и встал рядом священник. Мужчина был немолод, седой весь, но сильный и здоровый, ещё и глаза были голубые и весёлые. Такие глаза могут быть только у счастливого, уверенного в будущем человека.

— Лепо, отче. Прислал мне сынок одну икону в Москву, похожую на эту, — князь указал подбородком на икону с Богоматерью, пальцем указать рука не поднялась. — Я думал, такое повторить невозможно, такая красота, а тут шесть одна другой лучше. Понимаешь ли ты, отче, каким сокровищем владеешь?

— Пройди, князь, другие росписи посмотри в храме, чтобы в целом картину видеть, — вместо ответа предложил ему настоятель.

Пожарский обошёл храм, поминутно застывая у очередного фрагмента росписи. Владимирский или собор Покрова Пресвятой Богородицы Москвы были больше и золотом блистали все, а здесь было ближе к Богу. Не в золоте, оказывается, дело, а в мастерстве.

— Спасибо тебе, князь, за сына, — сказал настоятель, когда Пожарский, сделав круг, вернулся к царским вратам. — Великого ты созидателя воспитал. Ты ведь не видел ещё, какой храм он затеял в Вершилове строить?

— Ещё один храм? — удивился Дмитрий Михайлович. — Неужели для села одного мало?

— Пойдём, сын мой, пройдёмся по селу пешком до храма строящегося да поговорим. Знаю, что невместно тебе по деревушке пешком-то ходить, на коне надо. Считай, что это я на тебя епитимью наложил, али безгрешен ты?

— Грешен, батюшка!

— Ну, вот и пойдём, сын мой. — И отец Матвей перекрестил князя троекратно.

У выхода из храма их ждали. Встречающих было человек десять. Все они были хорошо одеты, некоторые в немецкое платье.

— Позволь представить тебе, Дмитрий Михайлович, помощников Петра Дмитриевича. Я сейчас после каждого имени буду повторять: «первейший на Руси», а ты, по захолустному вашему московскому тщеславию, будешь ухмыляться. Только я тебе скажу, а ты просто поверь: это лучшие на Руси мастера своего дела. — Отец Матвей осенил собравшихся крестом.

— Это — Лукаш Донич, ювелир, что ручки перьевые делает. — Немец поклонился.

«Так вот каков он, этот ювелир, с помощью которого Петруша огромные деньги загребает, — подумал Пожарский, внимательно оглядывая немца. — Немец как немец, не стар ещё, высок, лицо бреет, как и все немцы. Обычный человек».

— Это — пан Янек Заброжский, шляхтич, что стрельцов воинской науке учит.

Лях был широк в плечах, с вислыми рыжими усами и уверенным взглядом убийцы. Серьёзный был лях, не хотелось бы с ним сойтись на саблях.

— Это — Иоаким Прилукин, мастер-иконописец. Его творения в храме ты видел, Дмитрий Михайлович.

Вот он, человек, который превзошёл и Дионисия, и других мастеров! Князь внимательно посмотрел на мастера.

— Дозволь поблагодарить тебя, княже, за отрока твоего, Петра Дмитриевича. Вызволил он нас из плена у разбойничьего атамана Ивашки Сокола. Не он, так и сгинули бы все в железах у татя, — низко поклонился князю иконописец.

Так вот откуда в Вершилове такой мастер! Отбил Петруша его у разбойного атамана да и поселил у себя. Молодец.

— Это — купец Онисим Петрович Зотов. Он над гончарами главный. Печи сейчас строит для новых диковин.

Зотов был молод, не больше тридцати. С яркими голубыми глазами и доброй улыбкой, да такой, что хотелось в ответ улыбнуться.

— Это — Вацлав Крчмар. Он управляющий по всем строительствам, и дороги на нём, и печи, и дома, и храм.

«Ага. Вот кто такие дороги удумал, — просиял внутренне князь, — понятно теперь. И этот немец».

— Хороши дороги у тебя вышли, господин Вацлав, — похвалил Пожарский управляющего.

— Стараемся, князь-батюшка, — поклонился почтительно в ответ немец.

— Это — Петер Шваб. Он у нас первейший книгопечатник.

Так получилось, что Пожарскому не показали азбуки и книги для чтения со стихами детскими. Дети уже прочитали их по нескольку раз и не подумали, что этой обыденной вещью нужно хвалиться. Поэтому Пожарский при упоминании о книгопечатании был в шоке. Понятно со строительством или с тем же ювелиром. Но чтобы в деревушке ещё и книги печатали!