И опять снова…

– Обычного для кубинской женщины роста. Очень растрепанная. На ней были старые очки в посеребренной оправе. Ужасно некрасивые. Я на это тоже обратил внимание, потому что сейчас такие носят только молодые девчонки. Поди догадайся зачем. Не понимаю я нынешних кокеток. – Старик пожал плечами, словно выражая недоверие к вкусу молодого поколения. – Зубы неровные. Правда, их не было видно, но я обратил внимание, что верхняя губа слегка выступает над нижней. Мы поднялись на четвертый этаж, – продолжал он без остановки, – и она пошла по коридору. На меня эта женщина ни разу не взглянула, словно бы очень спешила. Потом она остановилась у квартиры Уго. Я уже собрался было сказать, что там никого нет, как вижу – она достает из сумки ключ и открывает дверь. Я – не люблю совать нос в чужие дела, но мне подумалось, тут что-то не так. Поэтому я окликнул ее и представился как сосед Уго. А она объяснила, что Уго дал ей ключ и попросил убрать квартиру, и, мол, начиная с сегодняшнего дня она будет приходить два раза в неделю. Я сказал ей, что удивлен, так как у Уго обычно убирает женщина из соседнего квартала. Она возразила, что Уго хочет провести генеральную уборку и ничего не говорил ей ни о какой другой женщине. И вообще он ей заплатил вперед, а до остального ей нет дела. При этих словах она достала из сумки тапочки и рабочее платье, которое положила в кресло. Потом обернулась ко мне и, извинившись, что у нее много работы, захлопнула дверь.

– Сколько времени она пробыла в квартире?

– Понятия не имею. Я сошел вниз и снова принялся за поливку, а потом поднялся к себе переодеться, чтобы идти в больницу. Помню только, что пришла эта женщина около десяти утра…

11 6.27 вечера

Гости сидели на террасе. С лестницы женщина различала их голоса. Прежде чем уйти, она должна еще кое-что посмотреть. Странное, не поддающееся определению чувство испытывала она – ничего подобного в ее жизни еще не было. Никогда.

Она поднялась на самый верх и прошла в конец коридора. Здесь начинается ее «лесенка», ведущая в студию. Всего четырнадцать ступеней, но они помогают ей отгородиться от остального мира. Здесь хорошо, здесь она может быть сама собой.

Она открыла дверь и очутилась в своем маленьком, столь дорогом ей мирке. Беспорядок? Быть можете кто-нибудь так бы и подумал, но ей нравится этот «упорядоченный беспорядок». Вот ее керамика, ее книги, журналы, пластинки, ее маленькие тайны.

Она достала ключ, спрятанный в глиняной статуэтке, отперла ящик письменного стола, переворошила его содержимое.

Да, все это можно оставить. Ничего важного она не забыла. Женщина даже не дала себе труда спрятать ключ.

Ее рука нашарила листок бумаги. А! «Луковая колыбельная»! Как ей нравится эта песенка! Жаль, что она еще не все понимает и не может до конца постичь красоту стихотворения…

Тихим голосом она мягко напела:

Пять зубков белеют

в месяц твой восьмой,
пять лимонных почек,
лопнувших зимой.
Пять зубков у сына,
юных, налитых,

пять цветков жасмина…[3]

С этими словами она задвинула ящик письменного стола. Ее взгляд быстро обежал комнату.

Нет, ничего не нужно убирать. Все может остаться как есть.

Дело № 703/848