И остался Иаков один

Поэтому "интересная работа" воспринимается в этих кругах как благо, не зависящее от оплаты, а сам интеллигент чувствует себя хорошо, только когда он уверен, что его работа очень ценится. Часто сами материальные блага, которые в обычном случае зависят не от квалификации, а от оборотистости, для интеллигента в СССР служат лишь показателем того, что "его ценят". Такие утверждения как: "мне дали хорошую квартиру", "я получаю большую зарплату" или "начальник позволяет мне опаздывать и приходить, когда я пожелаю" имеют не только обычный житейский смысл в СССР, но содержат также моральное удовлетворение и означают: "без меня на работе не могут обойтись, и я пользуюсь уважением". Это та компенсация, которую советский человек и особенно советский еврей получает за бесчисленные унижения от власть имущих. Все знают, что больные хотят попасть к врачу-еврею, а при решении сложных технических вопросов евреи-ученые никогда не будут забыты и даже могут рассчитывать на Государственные премии (реже - на административные продвижения). Поэтому сам по себе антисемитизм властей, если он не проникает в профессиональную сферу и евреям не мешают работать в своей области, не вызывает особого ожесточения и не может считаться основной причиной эмиграции.

Следует помнить, что, хотя большинство советских интеллигентов давно не верит в марксизм, они все же верят в наличие некоей "правильной" идеологии и сомневаются лишь в том, какая из идеологий "правильная". Хотя они обладают этническим сознанием, им очень трудно понять, что это сознание может быть связано с идеологией, ибо тогда вынуждены были бы признать, что истина, быть может, не универсальна, а различна для евреев и, скажем, для русских. Нужно сказать, что русские коллеги в этом смысле (в смысле роста национального сознания) значительно опережают евреев и воспринимают интернационализм как еврейскую идеологию. Так как многие евреи верят в единственную истину, взрыв национализма во всем мире они воспринимают как обычное общее увеличение дикости, подобно другим движениям XX века: "левые", "хиппи", "троцкизм", "маоизм" и прочее.

От этого поверхностного интернационализма до универсализма библейского путь еще настолько далекий, что рассматривать их взаимосвязь здесь не стоит.

Наряду с этой чертой, благодаря многолетнему антисемитизму в России, у евреев есть также специфически рабочая хватка и привычка к производительному труду. Евреи в России привыкли, что они должны работать больше и лучше других и проявлять свойственный им динамизм и предприимчивость всюду. В этом отношении русские евреи-интеллигенты больше напоминают сейчас американских евреев, чем евреев России, какими они были 50 лет назад. Средний балл для поступления еврея-школьника в институт должен быть заметно выше среднего, уровень студента должен быть выдающимся, чтобы он мог рассчитывать на приличную работу, а после окончания никто не поможет ему защитить диссертацию, если он не будет работать по 12-14 часов в сутки и проявлять заметные способности. Поэтому русские евреи тратят большие усилия, чтобы дать наилучшее образование своим детям и осторожно, но упорно помогают в этом друг другу. Есть у них также склонность сочувствовать слабым вообще, и поэтому их естественное сочувствие Израилю ослабевает всякий раз. как им кажется, что Израиль как государство или евреи как народ проявляют высокомерие сильного по отношению к какому-нибудь слабому (это парадоксально, но в России особенно слабым, и особенно часто, выглядит как раз русский народ).

Причины, побуждающие интеллигенцию к эмиграции

1) Профессиональная неудовлетворенность, связанная с уверенностью, что результаты труда будут использованы в СССР наихудшим образом, технически нерационально и идеологически неприемлемо, и что инициативе профессионала во всех случаях будет противопоставлена бюрократическая рутина, партийная идеология и национальное недоброжелательство. Во многих случаях эти представления несколько утрированы. По контрасту с советской действительностью существует миф о Западе (особенно США), как о мире, где господствует технически обоснованное принятие решений, отсутствует бюрократизм и наблюдается безразличие к идеологии. Если сопоставить все это с тем, что говорилось выше о психологии интеллектуалов в СССР, станет понятно, что профессиональная неудовлетворенность этой группы воспринимается ею не как житейское обстоятельство, а как личная катастрофа для каждого отдельного человека и многозначительная характеристика нерационально построенного общества. Из такого общества необходимо уехать, так как "мы больше тут не нужны".