И откуда вдруг берутся силы…

Нет, мой отец погиб не на войне —
Был слишком стар он, чтобы стать солдатом,
В эвакуации, в сибирской стороне,
Преподавал он физику ребятам.

Он жил как все. Как все, недоедал.
Как все, вздыхал над невеселой сводкой.
Как все, порою горе заливал
На пайку хлеба выменянной водкой.

Ждал вести с фронта – писем от меня,
А почтальоны проходили мимо…
И вдалеке от дыма и огня
Был обожжен войной неизлечимо.

Вообще-то слыл он крепким стариком —
Подтянутым, живым, молодцеватым.
И говорят, что от жены тайком
Все обивал порог военкомата.

В Сибири он легко переносил
Тяжелый быт, недосыпанье, голод.
Но было для него превыше сил
Смириться с тем, что вновь мы сдали город.

Чернел, а в сердце ниточка рвалась —
Одна из тех, что связывают с жизнью.
(Мы до конца лишь в испытанья час
Осознаем свою любовь к Отчизне.)

За нитью – нить. К разрыву сердце шло.
(Теперь инфарктом называют это…)
В сибирское таежное село
Вползло военное второе лето.

Старались сводки скрыть от старика,
Старались – только удавалось редко.
Информбюро тревожная строка
В больное сердце ударяла метко.

Он задыхался в дыме и огне,
Хоть жил в Сибири – в самом центре тыла.
Нет, мой отец погиб не на войне,
И все-таки война его убила…

Ах, если бы он ведать мог тогда
В глухом селе, в час отступленья горький,
Что дочь в чужие будет города
Врываться на броне «тридцатьчетверки»!

В Шушенском

1. В доме Зыряновых

Я навек поняла отныне,
Стало в Шушенском ясно мне:
Людям надобно со святыней
Оставаться наедине.

Помолчать, грохот сердца слыша,
Не умом, а душой понять:
Здесь Он жил, вот под этой крышей,
Эта койка – его кровать.

Здесь невесте писал про Шушу,
Здесь морщинки легли у рта…
Я хочу тишину послушать,
А при людях она не та.

И когда все уйдут отсюда,
И затихнет людской прибой,
Я немного одна побуду,
Я побуду, Ильич, с тобой…

2. Венчание