И овцам снятся пастухи

— Ну, это-то я могу объяснить, — Сказал я громко, чтобы перебить шум. — Они боялись потерять свои воспоминания. Новый мозг не в состоянии вместить десятки тысяч лет памяти, более ранние события всё равно потеряются. Поэтому у них был целый архив, где они записывали свои любимые воспоминания, а потом, после обмена, пересматривали его. Но это совсем не то же самое, что самому помнить. Они не хотели потерять свою индивидуальность, пытались сохранить личность неизменной. Но это им не удалось. И они это понимали. Вот и тянули до конца, пока уж совсем не припрёт.

— Да, в каком-то плане мне их даже жалко. А почему они хранили яйца?

— Боюсь, на сей счёт я могу высказать только гипотезу. Когда они отправили гейт-станцию в чёрную дыру в момент перехода, это схлопнуло целую вселенную, в которую был открыт гейт, до размеров точки в нашем пространстве. Но пространство той вселенной никуда не делось, как ни парадоксально это звучит. Просто вселенная ящериц оказалась в другом измерении. Оттуда они могут слать нам образы. Теоретически, они могут даже путешествовать туда и обратно, но энергии на переход потребуется очень много. Так вот, старики, опасаясь того, что подаренная им ящерицами аппаратура может выйти из строя, предполагали шантажировать ящериц. Они не уничтожают яйца, а ящерицы рассказывают, как чинить аппаратуру.

— Или совесть заела.

— Нет, совесть они потеряли давно. Как и цель жизни. Тысячелетиями они убеждали себя в том, что без них мы не справимся. Ну и подхалимы всех мастей, конечно же, твердили им то же самое. Даже смерть они посчитали меньшей трагедией, чем осознание того, что они никому не нужны.

Двигатели выключились. В салоне воцарилась тишина, а я почувствовал, как тошнота опять подкатывает к горлу.

— Как здорово, Джеф, что мы с тобой нужны друг другу, — Мати наклонился ко мне, и мы соприкоснулись головами.

Я тоже наклонил голову, слегка зарывшись носом в его пушистые волосы. На меня вдруг накатили сентиментальные чувства, я подумал, что, наверное, никогда не был так счастлив. Мы сидели молча, Мати поглаживал меня по руке, а я пьянел от запаха его волос. Незаметно для себя я задремал.

Меня разбудило нытьё Тоби, который опять что-то клянчил у матери. Мати тихонько посапывал у меня на плече. Большинство пассажиров развалились в своих креслах с закрытыми глазами. Кто-то мерно храпел на задних рядах. Я почувствовал, как ощущение чужих намерений снова вернулось ко мне. Неприятный холодок пробежал по коже, но я взял себя в руки и расширил сознание на весь челнок. С ужасом почувствовав, как мысли людей текут через мой разум, я испугался и хотел уж было снова задремать, но мне пришла в голову шальная мысль. Я попробовал охватить сознанием всю планету. Когда мне это удалось, и чужие сбивчивые мысли заполнили мой мозг подобно нестерпимому хаотичному шуму, я послал всем свою мысль, перебивая их мысли, сбивая их на свой лад.

«Вы забудете, что можно путешествовать во времени, — Диктовал я. — потому что во времени нельзя путешествовать!»

«Вы забудете, что есть гейт-станция!»

«Отныне вы будете любить друг друга. Вы будете любить близких, родственников, знакомых, всех других людей!»

«Вы не будете завидовать другим людям, ибо из зависти рождается ненависть, а вы не можете более ненавидеть!»

«Вы будете творить добро и отвергать зло!»

«Вы будете счастливы, вы будете радоваться каждому мгновению своей жизни, потому что в этом и есть высшее предназначение человека — жить и познавать мир!»

Эпилог

Утро выдалось дождливым. Мати уже встал и колдовал на кухне. Оттуда периодически доносились звон посуды и хлопанье дверцы холодильника. Вот засвистел чайник на плите. Я потянулся в кровати и нехотя поднялся, накинув на себя только рубашку. Босыми ногами я прошлёпал по тёплому, выложенному старинным паркетом, полу к маленькому окошку и выглянул на улицу.

Мелкий дождичек поливал улицы Стокгольма и крыши домов, оставляя на окнах брызги, стекавшие крупными каплями вниз. Дувший с моря ветер на короткое время разгонял облака, и радостное июньское солнце вспыхивало на мокрых изогнутых поверхностях крыш и чудаковатых флюгерах, изображавших петухов разной степени похожести. Глядя на чудесные разноцветные крыши со всевозможными башенками, колоннадами и статуями, я невольно залюбовался этой великолепной картинкой.

— Иди завтракать! — Мати вынес из кухни большой поднос, поставил его на стол и засуетился, отгоняя меня от окна.

— А ты был прав, — Сказал я ему, притянул к себе и поцеловал. — Такого замечательного города я ещё не видел.

— Я же говорил, что тебе понравится, — Смущённо сказал Мати, обнимая меня.

Он усадил меня за стол и налил кофе из кофейника в большую чашку.

— Знаю я вас, американцев, — Подмигнул он мне. — Вы всегда пьёте кофе вёдрами.

— Не всегда, разве что кто-нибудь не пожалеет кофе, — Улыбнулся я в ответ. — А это что? — Показал я на тюбик, похожий по виду на зубную пасту.

— О, это национальная шведская еда, — Мати расплылся в улыбке. — Тебе понравится. Намажь это на варёное яйцо и ешь.