После трапезы Коля переглянулся с хранительницей. Та еле заметно кивнула на музыканта. Солдат понял.
– Вот что, Ларс, – осторожно сказал он. – Сейчас тебе можно исполнить только одну песню. Только одну. Ты понял?
– Да!!! – возликовал лютнист, взвиваясь над спутниками голодным до музыки ястребом.
Инструмент ожил, заставляя посетителей таверны оборвать разговоры, прислушаться. Энергичный мотив заинтересовал почти всех, потом темп сменился на вальсовый. Ларс запел:
Грюне увлекла Филиппа танцевать. Лавочкин остался в одиночестве.
Возле Коли нарисовался человечек в грязном клетчатом камзоле, залатанных штанах, стоптанных башмаках и берете. Лицо незнакомца было тонким, взгляд серых глазок имел рентгеновскую остроту, густые брови находились в постоянном движении. Впрочем, мимика была богата и на другие непрекращающиеся ужимки.
– Ба, да вы же тот самый Николас Могучий! Барон, вы просто обязаны ответить на несколько моих вопросов.
– С чего ради?
Лавочкину не понравился этот чернявый человечек.
– Вы же герой! А мои читатели наверняка хотят знать о вас больше.
– Вы писатель?
– Нет, я газетчик. Меня зовут Дрюкерай [38] . Я выпускаю новую и пока единственную в столице газету «Вечерний Стольноштадт».
– Хм, никогда не читал…
Человечек сделался пасмурным:
– Ну, каждому свое. Вы убиваете, я информирую.
– Никого я не убиваю… – растерялся Коля.
– Ага! – расплылся в хищной улыбке газетчик. – Давайте об этом и поговорим!
– Попробуем, – осторожно согласился парень.
– Тогда первый вопрос. Вот многие говорят, дескать, вы – знаковая фигура. Хотелось бы узнать поточнее: вопросительно-знаковая или восклицательно?
– Не понял, это шутка? – нахмурился Лавочкин.
– Почти нет. В нашем мире бывают разные фигуры. Мы не берем в расчет серых пешек, они никому не интересны. Они не знаковые. В лучшем случае они вопросительно-знаковые. Когда подлинным игрокам нужно от них четкое исполнение приказа, они замучают вас глупыми вопросами.
– Да? Похоже, Дрюкерай, вы отлично ориентируетесь… во всем этом. – Коле совершенно не нравился безапелляционно рассуждающий хлыщ, но он, по обыкновению, предпочел не грубить.
– Еще бы, – самодовольно протянул газетчик. – Многолетний опыт. Я более чем уверен – вы положите Черное королевство на лопатки одной левой, притом без помощи всякой серой массы напуганных крестьян и горожан. Глупые пешки боятся даже упоминания о войне!
– Извините, но все это не так, – твердо возразил парень. – Война против империи Дункельонкеля – дело общее. Важен каждый солдат…
– Это вы потрясающе сказали, – прервал Дрюкерай, – «империя Дункельонкеля». Прямо хоть сейчас в заголовок!
Рядовой Лавочкин мысленно чертыхнулся:
– Знаете?.. Давайте считать, что нашего разговора не было. Мы, похоже, не понимаем друг друга. Верю, у вас будут иные материалы, а мне пора.
– Грубиян! – вспыхнул человечек. – Что не понравилось-то? Вроде бы сидели, беседовали…
Коля встал из-за стола, подошел к Грюне и Кирхоффу.
– Простите, Филипп, но здесь наши пути расходятся. Мне пора к Всезнайгелю. Фрау Грюне, не составите ли вы мне компанию?
– Составлю, отчего не составить? – Хранительница лукаво улыбнулась.
– Постойте-ка! – воскликнул король дриттенкенихрайхской поп-музыки. – А как же я? И Ларс?
– Не вижу причин для беспокойства. Поселитесь тут. Лютнист будет зарабатывать вечерними концертами, вы, как и собирались, покорите местную сцену, – сказал рядовой.
– А деньги?
– Фрау Грюне наплакала достаточно жемчуга. Счастливо оставаться.
Рядовой взял девушку под руку и покинул трактир. Обернувшись на пороге, он заметил, что Дрюкерай взял в оборот отпевшего положенную песню Ларса. «Ну, теперь еще и музыканта заколеблет», – подумал Коля.
Выехав из постоялого двора, солдат и ведьма быстро добрались до высокого дома придворного мудреца.
Горело единственное окно. Значит, хозяина не было.
Коля помог Грюне слезть с саней. Позвонил.
Дверь отворил неизменно меланхоличный Хайнц.