И пели птицы…

Стивен шел по улицам почти пустого городка. Фонтан на площади, у которого летом собирались люди, холодно поигрывал струями в каменной чаше. Налетавший с юга осенний ветер бил о стены домов незакрепленными ставнями. Ни одиночество, которое он испытывал, ни скука, ожидавшая его завтра на работе, Стивена не смущали. Он нашел себе место помощника мебельщика. Распиливал и обстругивал доски, а иногда ему поручали работу посложнее – придумать узор, что-нибудь вырезать. В полдень он и четверо других работников отправлялись в ресторанчик – покурить, выпить пастиса. Он понимал, что кажется этим людям странноватым, и старался не засиживаться с ними, но испытывал к ним благодарность за то, что они приняли его в свою компанию.

По вечерам Изабель готовила ужин из того, что ей удавалось купить на рынке. К здешнему выбору она относилась критически.

– Крольчатина и помидоры – вот, похоже, и все, чем они тут питаются, – сказала она однажды, ставя на стол большую кастрюлю. – Дома у меня по крайней мере было на выбор двенадцать сортов мяса.

– Хотя саму Пикардию гастрономическим центром Франции никак не назовешь, – заметил Стивен.

– Тебе не нравилась наша еда?

– Нравилась. И особенно нравилось обедать с тобой и Лизеттой. Однако не думаю, что у тамошних ресторанов нашлось бы чем порадовать парижского гурмана.

– Ну так и пусть дома сидит, – заявила Изабель, уязвленная тем, что она приняла за критику ее стряпни.

– Не злись, – сказал Стивен и провел ладонью по ее щеке.

– Милый мальчик, я никогда на тебя не злюсь. Чем это ты руку порезал?

– Стамеской. Подвернулась под руку не та, к какой я привык.

– Будь поосторожнее. Ладно, садись, полакомься кроликом.

Поужинав, оба усаживались по сторонам от камина и читали. В спальню, находившуюся на задах дома, они отправлялись рано. Изабель покрасила в ней стены, сшила новые занавески. На дешевом комоде стояли ее фотографии, огромный резной гардероб только что не лопался, набитый ее одеждой. Цветов на рынке продавали мало, однако лаванду можно было купить всегда – и расставить по многочисленным синим горшкам, имевшимся в доме. В сравнении с буржуазной роскошью бульвара дю Канж, комната казалась голой. Однако присутствие вещей Изабель придавало ей, на взгляд Стивена, сходство с прежней ее спальней. Шелковые чулки, свисавшие иногда из выдвинутого ящика комода, груды ее мягкого нижнего белья, пошитого из самых тонких, какие только имелись в продаже, тканей, сглаживали грубость голых досок пола. В этой общей их спальне Стивен ощущал привилегированную близость к тем интимным предметам Изабель, которые она никогда не показывала даже своему мужу. Они и во сне оставались вместе, хотя Стивену нередко становилось не по себе от соседства ее беспамятного тела, и он, прихватив одеяло, перебирался на стоявшую в гостиной софу.

Он лежал один, смотрел в потолок, или на большой камин по другую сторону гостиной, или на кухонную плиту и висевшую над ней на стене почерневшую утварь. Мысли и сны его не наполнялись огромными небесами Линкольншира, воспоминаниями о длинных столах приютской столовой, проверками приютских мальчиков на завшивленность; Стивен не думал о том, как внезапно покинул он своего нанимателя, предоставив ему самостоятельно управляться с импортными лицензиями, таможенными квитанциями и тюками хлопка, которые выгружались в доках Ост-Индской компании. Он думал о текущем мгновении, о завтрашнем дне, о капсуле существования, в которой обитал с Изабель, капсуле этого городка, за пределами которой простирался некий чуждый мир. Существование это, чувствовал он, завоевано им, но осталось – в некоем более широком смысле – недозволенным.

Думал он и о том, чем займется завтра на работе. А иногда и вовсе ни о чем не думал, просто изучал взглядом трещины в дереве балок над головой.

10

Прошло два месяца, зима приглушила самые злые из ветров своим ледяным спокойствием, сделала тротуары опасными и остановила воду в фонтане. Большую часть дня Стивен проводил на работе, а Изабель сидела дома. Она коротала время, изменяя его убранство по своему вкусу, варила суп или готовила тушеное мясо, чтобы Стивену было что поесть, когда он вернется. По комфортабельной жизни, которую она вела в Амьене, по услужливым мальчикам-посыльным, которых посылали к ней на дом галантерейщик и бакалейщик, Изабель не скучала. То, что она проводит почти весь день, выполняя работу, которую даже Маргерит предпочитала оставлять мадам Бонне, ее не смущало. К ней часто заглядывала ее двоюродная сестра, муж которой управлял здесь аптекой, и потому одинокой она себя не чувствовала.