И плачут ангелы

Зуга нашел свои дневники и смахнул с них пыль шелковым платком — история всей его жизни была тщательно описана в десятках тетрадей с цветными картами и рисунками.

— Вот их потерять было бы жаль, — пробормотал он, аккуратно складывая дневники на столе, и погладил сафьяновый переплет.

Серебряные столовые приборы разбросали по полу и частично помяли, но не тронули: для матабеле такие вещи ценности не имели.

Супруги бродили по разоренному дому, по комнатам, которые Зуга наспех пристроил к основному зданию, и среди мусора им попадались маленькие сокровища: серебряный гребень — подарок Зуги жене на их первое Рождество, бриллиантовые запонки — подарок Луизы мужу на день рождения. Она подала ему находку и приподнялась на цыпочки, подставляя губы для поцелуя.

На полках в кухне осталась нетронутой фаянсовая и стеклянная посуда, хотя дверцы кладовых взломали и все горшки и ножи исчезли.

— Будет не так уж сложно все починить, — заверил жену Зуга. — Нам невероятно повезло!

На заднем дворе Луиза обнаружила четырех красных род-айландов, копающихся в пыли. Позвав Яна Черута из конюшни, она вымолила у него несколько пригоршней зерна, припасенного для лошадей. На призывное пощелкивание курицы живо примчались, хлопая крыльями, и набросились на угощение.

Через разбитые окна хозяйской спальни птицы свободно залетали внутрь и вили гнезда на потолочных балках. Покрывало на постели было заляпано птичьим пометом, но простыня и матрас оставались сухими и чистыми.

Зуга обхватил жену за талию и прижал к себе, в его глазах появилось хорошо знакомое Луизе выражение.

— Майор Баллантайн, у вас ни стыда ни совести! — хрипло выдохнула она. — На окнах даже штор нет!

— Ничего, зато ставни остались!

Пока Луиза расправляла постель, он закрыл окна и, вернувшись к жене, помог ей расстегнуть блузку.

Через час они вышли на веранду. Ян Черут уже смахнул пыль со стола и стульев и распаковал корзину с обедом, привезенным из Булавайо.

Они пили красное вино, ели холодный слоеный пирог с мясом, а Ян Черут прислуживал, развлекая их историями о подвигах отряда Баллантайна.

— Мы были самые лучшие! — скромно заявил он. — Разведчики Баллантайна! Матабеле быстро поняли, с кем имеют дело!

— Пожалуйста, давайте не будем говорить о войне, — взмолилась Луиза.

И все же Зуга поинтересовался с добродушной насмешкой:

— Так что стряслось с героями? Война-то продолжается. Нам нужны такие парни.

— Мастер Ральф сильно изменился, — помрачнел Ян Черут. — Вот так — раз! — и стал сам не свой. — Готтентот щелкнул пальцами. — С тех пор как мы поймали Базо в Козлином ущелье, мастер Ральф потерял всякий интерес к войне. Больше никогда не выезжал с отрядом, а через неделю и вовсе вернулся достраивать железную дорогу. Говорят, Ральф хочет к Рождеству довести дорогу до Булавайо.

— Довольно! — заявила Луиза. — Это наш первый день в Кингс-Линне, мы не были здесь почти целый год. Не желаю больше слышать ни слова о войне! Ян Черут, налей нам вина и себе тоже плесни. — Она повернулась к мужу: — Милый, давай уедем из Булавайо и вернемся сюда?

Зуга с сожалением покачал головой:

— Извини, любовь моя. Я не могу рисковать твоей жизнью. Матабеле все еще не угомонились, а место здесь уединенное…

С заднего двора вдруг донеслось испуганное кудахтанье куриц. Зуга мгновенно вскочил на ноги и потянулся за ружьем, прислоненным к стене.

— Ян Черут, обойди конюшню сзади. Я зайду с другой стороны, — прошептал он и повернулся к Луизе: — Подожди здесь, но будь готова бежать к лошадям, если услышишь выстрел.

Мужчины бесшумно выскользнули с веранды.

Зуга добрался до угла дома под окном хозяйской спальни. Курицы снова всполошились, закудахтали и забили крыльями. Повернув за угол, майор Баллантайн торопливо пробежал вдоль побеленной ограды заднего двора и возле калитки прижался к ограде спиной. Сквозь кудахтанье и хлопанье крыльев обезумевших от страха птиц Зуга отчетливо услышал голос, говоривший на синдебеле:

— Держи эту! Держи, не выпускай!

Из калитки заднего двора выскочила полуобнаженная фигура с курицей в каждой руке.

Зуга не стал стрелять, заметив отвисшие голые груди, которые раскачивались при каждом шаге бегущей. Он ударил женщину прикладом ружья между лопаток, сбив ее на землю, и вылетел в задний двор.

Ян Черут держал в одной руке ружье, в другой — извивающегося тощего мальчонку.

— Оторвать ему башку? — поинтересовался Ян Черут.

— Ты ведь больше не у Ральфа в отряде служишь, — напомнил ему Зуга. — Держи его крепко, но без рукоприкладства.

Он вернулся к собственной пленнице, пожилой женщине-матабеле, истощенной голодом. Судя по обвисшей складками коже, когда-то негритянка была очень полной, и болтающиеся пустыми мешочками груди наверняка были размером с арбуз и чуть не лопались от жира. Зуга ухватил костлявую руку женщины и вытащил негритянку во двор.

Ян Черут крепко держал мальчишку, и Зуга внимательно рассмотрел пленника: кожа да кости, ребра торчат, каждый позвонок проступает наружу, голова кажется непропорционально большой для такого тощего тела, да и на лице одни глаза остались.

— Сорванец-то с голоду помирает, — заметил Зуга.