И плывут куда-то корабли из Танжера…

Было бы просто несправедливо объяснять все волшебство сказочного Танжера присутствием знаменитых звезд и писателей. Как раз многие совершенно не известные люди рассказывают самые прекрасные истории и создают подлинное очарование города. Однако прежде всего необходимо найти, открыть его очарование, услышать эти истории, так как они прячутся, обнаруживает их только терпеливый человек.

В истории Танжера шла борьба различных мировых сил за обладание этой зерновой житницей Северной Африки: берберов, арабов, португальцев, англичан, испанцев. В 1923 году Танжер был признан международной зоной и тем самым отделился от Марокко. То есть он оказался в таком же положении, в каком даже после «холодной войны» находился Берлин – город, где я родился. В Танжере осталось немало реликтов, к сожалению, не слишком известных, которые напоминают о бурной и многоцветной истории города. Марокканцы говорят, что Танжер богат историями, но еще богаче многоцветье его красок, и просто не счесть всевозможных образов, живущих в этом городе. Истории поджидают тебя везде: в переулках, домах, на холмах, кладбищах, в глазах людей. Если хочешь узнать эти истории, нужно постараться их увидеть, иначе твой поверхностный взгляд потеряется в пестрой суете городской жизни.

Язык жителей Танжера и других марокканцев опять-таки отражает их долгое и полное перемен историческое прошлое. Он и сегодня представляет собой необычную смесь языков завоевателей и завоеванных. Другие арабы не понимают собственно «марокканского», многие слова принесены берберами, многие – другими африканскими племенами, какие-то, несомненно, коптского происхождения, есть также французские и испанские слова и выражения. Марокканцы любят здешний диалект за его особую мелодичность и мягкость произношения, считая его изящным и даже игривым.

Мухаммед Шукри, меланхоличный сын Танжера, особенно хорошо сказал об истории города в своей беседе с Мухаммедом Алутой: «Этот город обогатился различными культурами еще до того, как состарился. Я не имею в виду, что у него плохая старость, нет, он постарел естественно, подобно тому, как стареет человек».

В Танжере я замечаю все больше сходства с Берлином, городом, где я родился в бывшем красном рабочем районе Веддинг.

Я все больше обнаруживаю сходства и все меньше замечаю различия. Причем сегодня вижу те общие черты, которые ускользали от меня, когда я был ребенком. Там – современное метро, тут – бурное море, там горделивый порядок на улицах, тут – пестрая суета базаров, там – расфасованные овощи на магазинных полках, тут знакомые и неизвестные фрукты и плоды, лежащие грудами прямо на земле.

Меня магически притягивают к себе оба эти города – Танжер и Берлин. Может быть, поэтому мое сердце ищет черты сходства, ведь со сходством освоиться легче, чем с различиями, при которых неизбежно выбираешь что-то одно.

* * *

Я нахожусь у Юсуфа, на Экзерцирштрассе, 17. Юсуф приехал в Берлин из Турции, он как бы наш семейный парикмахер. Он еще в детстве стриг меня и моего брата Абдельхамида, и мы до сих пор раз в месяц ходим к Юсуфу стричься – Абдельхамид в субботу, рано утром, перед открытием своего обувного магазина, который находится в районе Штеглиц, я – в воскресенье, до того как мы едем в Шпандау[6] на одну из еженедельных встреч всей нашей большой семьи. Среди клиентов Юсуфа много африканцев, у него можно также купить диски с записями известных африканских музыкантов. Комнаты в квартире Юсуфа с годами не изменились, а вот район Веддинг преобразился. Эти кварталы на берегу реки Панке не имеют почти ничего общего с Веддингом шестидесятых годов. Тогда на каждом углу была типичная берлинская пивная, сегодня же трудно отыскать хотя бы одну. Новые торговые центры, похожие словно клоны, поглотили уличную жизнь. Мне не хватает маленькой лавки на углу Бадштрассе, торговавшей картофелем, я любил холодноватый и пыльный запах этого помещения с большими горами картошки и радовался, когда продавщица, орудуя большим совком, наполняла картофелем мою сумку. Улицы сегодня называются так же, как раньше, но они уже не те. Их пестрый облик теперь определяют бесчисленные магазины, торгующие телефонами, рестораны тайской кухни, кафе-бары «Эвелин». Бесследно исчезли маленькие зоомагазинчики, которые я так любил в детстве, приходя в восторг от рыбок – гуппи, скалярий и меченосцев. Нежели в Веддинге не осталось фауны?

Когда я последний раз был в гостях у мамы на Экзерцирштрассе, я заметил на улице мужчину с большой хозяйственной сумкой – он рылся в урне, собирая пустые бутылки возле остановки автобуса, напротив магазина «Африка». Я вспомнил, что мне рассказывал Мухаммед Шукри, как в колониальную эпоху он, ребенок, рылся в мусоре, отыскивая что-нибудь съестное, и особенно старался проникнуть к мусорным бакам у домов богатых иностранцев, так как их мусор был ценнее, чем отбросы на помойках местных жителей – марокканцев. Я подумал, может быть, этому собирателю бутылок было бы выгоднее проверять помойки не в Веддинге, а в фешенебельных районах вроде Далема или Фронау.