...И помни обо мне. Повесть об Иване Сухинове

Вечером по Василькову в расхристанном обличье, с непокрытой головой бродил Трухин и орал здравицы за государя Константина. Ко всем встречным он приставал с требованием немедленно принять присягу и поклясться в верноподданнических чувствах. Одного фельдфебеля, который не успел улизнуть, Трухин стукнул кулаком по голове, но неудачно — вывихнул себе кисть. Обиженный, он вернулся домой и попытался привести к присяге семью и соседей.

День 25 декабря оказался чрезвычайно богат событиями и стал поворотным пунктом в истории Южного общества. В десять утра, не на площади, а на полковом дворе, принималась присяга — теперь уже Николаю. Сергея Муравьева в полку не было, накануне они с братом Матвеем выехали в Житомир, причем не нашли нужным поставить в известность Гебеля. Впрочем, тот был рад, что подполковник отсутствует, он начал подозревать Муравьева в дурном влиянии на нижние чипы.

Встретив незадолго до присяги поручика Сухинова, Гебель поинтересовался, почему тот не отбыл в Александрийский полк, хотя распоряжение получено давно.

— Жду известий из Киева, от портного, — нагло ответил поручик. Гебель дружелюбно сощурился. События последних дней, явное брожение среди солдат и младшего командного состава заставили его быть сдержанным. Понимая, что дело может быть серьезнее, чем казалось поначалу, он обдумывал решающий удар и заранее сладко предвкушал, как доложит наверх о том, что разоблачил целую шайку воров и возмутителей. Немного смущало то, что шайка окопалась все-таки у него в полку, но Гебель надеялся, что его ретивость и своевременно принятые чрезвычайные меры представят его лучшим образом в глазах начальства.

— Все же вы не слишком тяните, — миролюбиво заметил он Сухинову. — Там вас ждут не дождутся.

Вторая присяга проходила еще нескладнее первой. Об энтузиазме и говорить не приходилось. У многих солдат был такой вид, точно они засыпают в строю. Они не вторили попу, как положено, с радостной готовностью и благолепием, — напротив, встречали каждое его слово недовольным бурчанием, как если бы он будил их не ко времени. Гебель снес и это, сам произносил слова присяги громко и с показным восторгом. Офицеры не поднимали руки в знак клятвы, а некоторые наглецы отворачивались. Щепилло с вызывающим видом крутил усы, словно видел перед собой не Гебеля, а опереточную диву. Борисов громко переговаривался с солдатами.

— Присяг-то еще много будет? — спросил его Федор Васильев, отчаянный забияка и вольнодумец.

— Черт его знает, — ответил Борисов, делая глубокомысленное лицо. — Думаю, не более пяти.

Гебель терпел. Его простуженный басок, полный укоризны, гудел, как труба. Кузьмин, глумливо улыбаясь, делал непонятные знаки Соловьеву. Он шлепал себя ладонью по ляжкам и поднимал вверх большой палец. Поручик Сухинов, стоявший чуть в стороне от полка и представлявший как бы самостоятельную войсковую единицу, с усердием разглаживал полу шинели, стараясь добиться полного отсутствия морщинок. Гебель терпел. У него зубы заныли от столь долгого и необыкновенного терпения. Желая душевного отдохновения, он с трудом выискивал в этом бедламе преданных солдат и офицеров, которые явно чувствовали себя не в своей тарелке, но не смели, так же, как и Гебель, возмущаться вслух. Не та была минута, чтобы одергивать. «Ничего, голубчики! — мысленно обращался к ним Гебель. — И вам отвечать придется со всеми вместе. А не попустительствуй, не попустительствуй!»

Вечером Гебель давал бал. Разумеется, ему было не до балов: и предчувствия его терзали, и злость распирала, но уклониться он не мог. Командир полка обязан давать балы по праздникам. Это входило в представления Гебеля о порядке и дисциплине.

На бал собрался цвет общества Василькова и его окрестностей. Офицеры лихо уводили дам из-под носа у штатских кавалеров. Огневые взгляды, вызывающие улыбки, обидные реплики, бесконечное кружение фраков, мундиров, воздушных платьев!

Сухинов на бал не пошел, маялся в одиночестве у себя на квартире. Стемнело, но он не зажигал огня. Сидел за столом, уперев голову в кулаки. Ему почудились осторожные шаги под окном. Он подкрался и резко распахнул ставни. Никого.

— Все равно нынче что-то случится! — сказал он в сырой сумрак. У него было ощущение, что он плывет по реке, а берегов не видать.

Гебель сновал среди танцующих, приближаясь к отдельным группкам и замирал поодаль, изображая светского человека, упоенного музыкой и весельем. Услышать что-нибудь важное мешал озверевший оркестр. Увидев танцующую с капитаном Козловым собственную супругу, он исподтишка погрозил ей кулаком. Бал удался, но это никоим образом не исправило его настроения. Он искал, на ком бы отыграться, заметил Трухина и направился к нему. Неожиданно в залу не вошли, а вмаршировали два жандармских офицера.

Музыка подавилась скрипичными взвизгами. Гебель как-то чудно, боком подошел к жандармам. По виду жандармов, по тому, что они не сняли касок и шинелей, он догадался — случилось чрезвычайное.

— Поручик Несмеянов, — представился старший жандарм. — Вы подполковник Гебель?

— К вашим услугам, поручик!