И пришел Город

– Тебе-то откуда, на хер, известно, на кого я злюсь? – Коул осекся, глядя прямо перед собой. – Если ты не считываешь мои мысли.

– Не считываю. Во всяком случае, не могу это делать безостановочно. Я знаю, что ты злишься, потому что знаю тебя. Знаю уже по тому, как ты держишь руки. Будто сам себе в морду собираешься заехать, дурачина. Так что уймись: твой долг, тебе и платить. Не перепихивай его на меня. Я под твоей виной вместе с тобой не подписывалась.

Коула пробила крупная дрожь. Он попытался ее унять, но не смог. Чувствовал, что так и будет трястись, пока от этих толчков не развалится машина. Чувствовал скованность, аж трудно было дышать.

– Выпусти меня, – скомандовал он неожиданно. – Надо кости размять. Увидимся в клубе. Подумать хочу.

Кэтц резко остановила машину.

– Может быть, увидимся в клубе.

Коул выбрался наружу. Она рванула машину с места, не дав ему даже закрыть дверь. Машину накренило на скорости, отчего дверца захлопнулась сама; впечатление было такое, будто и автомобиль сердит на него.

Коул огляделся по сторонам – до него дошло, что он находится в совершенно незнакомом месте.

Он стоял на Полк-стрит. Вдохнул воздуха и, в который раз, вздрогнул. Ночь была холоднее, чем обычно в это время года.

Высокая русоволосая женщина, неброско одетая под офисного работника, инструктировала стайку юных сутенеров.

– Мне по барабану, верите вы этому или нет, – вы должны сами это выяснить. Имейте это в виду. Наш союз – это единственное, что прикроет вас в конечном итоге от шнырей, полиции и прочей швали, которая стремится вас объ'бать. – Точно: представительница профсоюза путан.

Коул удалился за пределы слышимости. Прошел мимо какого-то кабака, на минуту попав в волну теплого воздуха от его вентиляции; пахнуло пивом, вином, стойким табачным духом вкупе с гомоном уютно устроившихся пьянчуг, пытающихся друг друга перекричать.

Миновал открытый в этот полночный час магазин компакт-дисков – островок цветистых огней, сотрясающийся от музыкального рева. Район был почти стопроцентно «голубой» – веселый, жизнерадостный, истекающий смехом и признаками ненавязчивой дружелюбности. Геи принимали в свою среду по большей части кого угодно. Коул и сам захаживал иногда в гей-бары, наблюдал, как мужчины флиртуют с мужчинами, женщины с женщинами, мужчины ласкают мужчин и… Ему нравилось наблюдать ощущение скрытой близости в этих ласках; общая атмосфера раскованности, дух эдакого развеселого бунтарства. Иногда становилось даже стыдновато за свою гетеросексуальность. Он с горечью прикидывал, а не перенаправить ли свой сексуальный огонь, чтобы сходиться вот так же свободно, как эти геи; умеют же, надо отдать им должное.

Миновал весело гогочущую стайку «королев с членом»; донеслись обрывки их болтовни… «Нет же, нет, дорогуша, посмотри на себя, куколка, ты просто с ума сошла, такой цвет волос. Никто нынче, лапка, не носит зеленого: чего доброго, машины спутают тебя со светофором и въедут на полном ходу…»

Коул смутно улыбнулся – не помогало. Он пытался затеряться в городе, но ничего не выходило. Его изолировала собственная боль.

И шел он быстро. Мимо бородатых мужиков в армейских ботинках и джинсе; мимо голубых всадников-мотоциклистов в коже, с прорезью на заду; мимо парочек, троиц и ватаг из восьми – десяти человек, передающих друг дружке косяки, милующихся и беззлобно балагурящих на тротуаре, – и через всех приходилось протискиваться. Уличная «пташка» заметила ему с укоризной:

– Алё, пупсик, на каблуки-то мне не наступай: я их только вот купила.

– Извини, – промямлил Коул, ступая мимо. Сердце гулко стучало.

Он пытался как-то отделаться от видения, изгнать его, небесполезно…

На ковровом покрытии, истекая кровью, лежал убитый охранник. Над ним склонился еще один, с дымящимся стволом…

Коул зашел в ближайший бар, бесцеремонно протолкнулся сквозь людскую толчею к стойке и крикнул бармену:

– Бурбон, на три пальца!

Служитель стойки – увядший до времени муравьишка с пегими от многократного перекрашивания волосами – поджал губы и укоризненно цокнул языком.

В динамиках звучала какая-то замшелая песня «Пэт шоп бойз»…

Бармен взглянул Коулу в глаза и что-то понял. Пожав плечами, плеснул в бокал бурбон. От души налил, не поскупился. Коул прихватил напиток и уединился в относительно свободном уголке. Сел, по-прежнему вздрагивая, пригубил пробирающую крепкую жидкость, силой пытаясь изгнать из себя недавнее воспоминание…

Ничего не получалось.

Повернув побелевшее лицо, человек лежал на животе, вопя, как отшлепанный карапуз, и руками пытался как-то остановить хлещущую из раны кровь…

– Город… – проговорил Коул, ни к кому, собственно, не обращаясь.

Коул вскинул ствол и, хлебнув с рыдающим звуком воздух, выстрелил человеку в голову. И еще. И еще. Две пули прошли мимо; одна угодила лежащему сзади в правое плечо…

– Город… – зажмурясь, еще раз процедил Коул сквозь стиснутые зубы.

Гульярдо рухнул, давясь собственной кровью из разорванного горла…

– ГОРОД! – рявкнул Коул, распахивая глаза.