И пришел Лесник! (СИ)

— Вот и молодец. Найдёшь мне «Одер», к двадцать третьему февраля майором станешь. И орден дам в придачу, — Иваныч похлопал меня по плечу. Что со мной будет если я их не найду спрашивать было бессмысленно.

— Ух ты! Разрешите выполнять?

— Давай Женя. Ни пуха… — генерал пожал мне руку.

— К чёрту!

На самом деле всё было не так радужно. Дали только один батальон и то с большим скрипом, а там от края леса до края десятки километров. Попробуй, прочеши в четыреста рыл. Хорошо хоть автомобили грузовые есть, совершенно не удивлюсь если нас бы заставили пешком побегать. К исходу третьего дня улов был небогатый. Человек пятьдесят, сброд один. Половину расстреляли на месте, в основном бандеровцев. Слишком уж борзые были. О самой группе ни грана информации. Видали в одном месте военных, человек десять в лес уходили. Аккурат через минные поля, вот они и вызвали у меня интерес. Проходы знают? Разминирование не проводилось, леса так и стояли до победы, а зачем сейчас этим заниматься? Есть дела и поважнее. Обозначили на картах лесной массив как непроходимый и забыли. Пусть сами поляки здесь корячатся. У нас своих лесов и полей ещё до второго пришествия разминировать хватит. И так. Зашли! Такой толпой, хавчик на себе тащили. Немчура пожрать любит, а особенно зимой в лесу. Зимой! Вот бы сейчас взлететь, да сверху взглянуть? Это же мысль!

Через два часа мы уже были на аэродроме подскока и наши ночные ведьмочки любезно согласились помочь мне полетать над лесом. Девушка Марина, улыбчивая, не прочь поиграться после полёта, села за штурвал. Я позади.

— Твоя этажерка точно меня выдержит? — недоверчиво поинтересовался я.

— Что, Женёк, коленки трясутся? — игриво, не поворачивая головы крикнула Марина.

— Не так чтобы, но высоту я не люблю, — признался я и это было абсолютной правдой. Я один так навернулся, ещё в учебке с третьего этажа. Лежу на спине, а вдохнуть не могу. Весь онемел, мысль дурацкая в голову лезет что мол всё Женя сливай воду ты теперь парализованный. Потом вроде отлегло, похромал в лазарет. Там сестричка на меня смотрит и не верит. У меня вся спина синяя, три ребра сломаны, ушибы там всякие. Как жив остался непонятно.

— Да ты не бойся, — успокоила лётчица, — не успеешь даже понять, как грабанёмся. — И ржать. Вот дура!

— Я тебя тогда… — договорить мысль я не успел потому как эта фанерная фигня затарахтела и затряслась с такой силой, что я прикусил язык. Этажерка начала короткий разбег и лихо взмыла в небо. Набрав высоту, она пошла зигзагами над заминированным лесом. Внизу было видно всё как на ладони, даже если они закопались, а они точно закопались. Следы всё равно должны остаться, тридцать человек это не иголка в стогу сена. Я примерно знал в каких хуторах они появлялись и сразу указал точки на карте, сейчас до Маринки докричаться было почти невозможно. Так мы шли с ней над лесом уже двадцать минут, как двигатель вдруг заглох. Винт, покрутившись для виду, тоже остановился, Марина повернулась ко мне и сквозь полётные очки я увидел её глаза. Великолепно, в этот раз переломом рёбер не отделаемся. Прыгать с парашютом было бесполезно, с высоты ста метров без принудиловки… легче уж тогда вниз головой. Тем временем подозрительно хрустя этажерка решила падать, постепенно опуская нос.

— Что за блядский цирк? — завизжала Марина. — Я же всё проверила перед взлётом. Смотри откуда молнии зимой? Прямо по курсу. Чё за фигня? — Это были её последние слова, после них этажерка задела колёсами сосну и сделала кульбит. Я как раз отстегнулся и начал снимать неудобный парашют. Помню по рассказам «коллег» как один из них попал в такую же ситуацию. Деревянный дирижабль этот летит медленно и, если прыгнуть на ёлку и спружинить, то есть варианты. Сам того, не желая я сделал сальто-мортале и вылетел из кабины крутясь как волчок. Парашют полетел в одну сторону я в другую. Маринка не успела повторить мой трюк, самолётик переломился пополам. Топливо выплеснулось на горячий движок, и этажерка вспыхнула как свечка. Лётчица мгновенно вспыхнула и с визгом продолжила полёт вниз на половине своего дьявольского дирижабля, объятого пламенем. Прощай, Маринка, так мы и не успели с тобой сплясать. Сам я влетел в ёлку и вместо того, чтобы спружинить врезался в столб своим многострадальным черепом. Моя голова пришла в соприкосновение с древесиной, послышался хруст и свет погас.