И пришёл многоликий...

Адмирал Переверзин появился на командном уровне спустя пять минут, одетый в боевой подскафандрик. Под мышкой он держал толстый пакет. Дежурный и переминающийся рядом с ним шифровальщик встретили его облегченной улыбкой. На экране мерцала строчка расшифрованного послания: «Отработать сигнал «Томь-прим». И это сообщение как раз и было причиной их хорошего настроения. Оба прекрасно знали, что сигналы «Томь» были учебными, а не боевыми. «Томь-первый» – проверка сбора. «Томь-второй» – проверка сбора с выдвижением по маршруту. «Томь-третий» – проверка сбора с выходом в указанный район и отработкой учебной задачи. И хотя сигнал «Томь-прим» был дежурному совершенно незнаком, но это все-таки был сигнал «Томь», а не, скажем, «Прибой» или даже «Гром».

– Сигнал «Томь», господин адмирал, – обрадованно гаркнул дежурный.

Дед окинул их насмешливым взглядом:

– А вы уже в штаны наложили, молодежь? – Затем он перевел взгляд на экран и изменился в лице.

И дежурный почувствовал, что весь его оптимизм мгновенно улетучился.

– Когда была последняя телеметрия на флагман? – Тон адмирала стал сухим и резким, похожим на тот, каким он отдавал команды в бою. Дежурный судорожно дернул глазом в сторону наручного экрана и выпалил:

– Двадцать минут назад!

– Следующая?

– Через десять минут. В два тридцать по времени эскадры.

В небоевом режиме телеметрия с любого корабля эскадры поступала на флагман каждые тридцать минут.

Переверзин кивнул:

– Хорошо. В два тридцать три объявите равелину боевую тревогу. Офицеров подняли?

– Так точно.

– Через пять минут жду всех в зале боевого планирования, а сейчас немедленно вызовите ко мне старшего инженера и… Зельмана.

Дежурный козырнул и исчез, а адмирал тяжело опустился в командное кресло и надорвал пакет. Вытащив несколько листков распечатки, он быстро пробежал их глазами и, скривившись будто от зубной боли, извлек из пакета плоский инфокристалл и воткнул его в приемную щель командной консоли. По экрану побежали строчки. Переверзин читал рубленые слова приказа, все больше мрачнея лицом. Да они что там, с ума посходили?! Отправить равелины в одиночку, без противодесантного прикрытия!.. В этот момент за его спиной раздалось осторожное покашливание. Адмирал повернулся:

– Ну что, пьяный еврей, пришло и твое время.

«Дура» готова?

За подобное обращение старший офицер систем прикрытия, капитан второго ранга Зельман, любому бы врезал по морде, но перед ним был не любой, а Дед Флота. Лет десять назад, тогда еще капитан-лейтенант, Зельман попал в неприятную историю с женой адмирала Гольденберга, начальника оперативно-боевого управления флота. В принципе, такое время от времени случается, причем не только в армии. Человек устроен так, что ему сложно хранить верность одному и тому же человеку. К тому же и сам адмирал Гольденберг был не без грешка, регулярно меняя поднадоевших супружниц. Так что пикантная интрижка между молодым бравым офицером из семьи уважаемых раввинов и очередной молоденькой супругой лысоватого влиятельного адмирала вполне вписывалась в нравственные каноны общества. Вот только оказалось, что адмирал пока еще не успел остыть к своей юной женушке. Поэтому, когда до него дошли слухи о том, чем и с кем она занимается, пока он протирает штаны на службе, адмирал пришел в бешенство и на голову капитана-лейтенанта тут же посыпался дождь неприятностей. Поскольку в деле были замешаны два еврея, влиятельная во флоте еврейская община сначала оказалась в некоторой растерянности, а затем надавила на того, кто казался более податливым, дабы исчерпать ситуацию без серьезного морального ущерба. Но капитан-лейтенант Зельман закусил удила.

Когда на его горизонте возник Дед Флота, приказ на увольнение Зельмана уже лежал на столе начальника штаба флота, а сам капитан-лейтенант со всем жаром своей семитско-русской души отдавался бурному общению с новой подружкой – в отличие от всех прежних, чистой как слеза, прозрачной и абсолютно жидкой.

Явление адмирала Переверзина перед светлыми очами падшего было очень эффектным. После пяти минут безуспешных попыток привлечь внимание хозяина квартиры, во всю мочь фальшиво горланящего «семь сорок», к дико гудящему монитору входной двери Дед Флота вышиб дверь плечом и ввалился в комнату, заваленную пустыми бутылками и пласто-колбами. Хозяин квартиры, увидев вломившегося к нему с таким грохотом адмирала, сначала воспринял это явление как очередной приступ белой горячки и хрипло захохотал, а затем сделал Переверзину «козу-козу». Но адмирал быстро вывел его из этого заблуждения, отвесив вдупель пьяному капитану-лейтенанту пару совершенно реальных и довольно увесистых затрещин. Когда Зельман немного пришел в себя, Переверзин хмуро произнес:

– Больше всего на свете ненавижу пьяных евреев. Зельман пьяно вскинулся:

– Ну а я – пьяный еврей.

Адмирал хмыкнул и засветил ему еще одну затрещину. А когда тому удалось снова собраться с мыслями, сунул ему под нос предписание: