И пришел Разрушитель. Том 2 (СИ)

Арон перевел дух. Бросил короткий взгляд на свою правую ладонь — та выглядела, как он и ожидал, куском сырого мяса, который начали поджаривать. Но боль, невыносимая в первые мгновения, уже стала терпимой — похоже, амулет Мэля заблокировал действие магического Дара не полностью, способность исцелять себя осталась.

Меч Арона, брошенный неподалеку, был все еще раскален, даже слабо светился. Впрочем, чтобы прикончить предателя, клинок был не нужен.

Наклонившись, Арон оперся коленом о спину Мэля — на случай, если тот вдруг придет в себя и попытается вскочить, — и сжал руками его голову. Не так уж много сил надо, чтобы свернуть шею не сопротивляющемуся человеку — или полуэльфу. Это он легко мог сделать и с больной рукой.

Сжал в ладонях голову Мэля и повернул.

То есть попытался повернуть.

Его руки словно окаменели на висках полуэльфа.

Неподвижные.

Чужие.

А потом в его голове раздался очень знакомый, очень злой голос Прежнего:

Убивай своих друзей. Моих — не трогай!

Глава 2

Арон застыл на мгновение, потом попытался вновь шевельнуть руками. Когда не получилось, то пальцами. Сначала указательным на правой руке — сдвинуть его хотя бы на долю дюйма.

Ощущение было такое же, как после воскрешения, когда он пытался магичить без доступа к Дару.

Хотя нет, не такое же. Тогда стена между ним и Даром была непроницаема. Сейчас он все еще ощущал свои руки. Чувствовал под пальцами, как у предателя бьется на виске пульс. Чувствовал тепло живого тела — пока еще живого.

Арон сконцентрировал все внимание на верхнем фаланге указательного пальца и…

Вот он шевельнулся.

Вот сдвинулся — пусть и едва заметно.

Вот еще.

Потом также — с большим пальцем. Со средним.

Медленно, отвратительно медленно, но власть над руками возвращалась. Еще немного — и он сможет довести начатое до конца.

Не смей! — в голосе Прежнего прозвучала ярость.

Арон не ответил.

Если убьешь Мэля, я превращу твою жизнь в кошмар! Ты проклянешь тот день, когда занял мое тело.

Власть над руками вернулась почти полностью. Пожалуй, сейчас Арон уже мог свернуть предателю шею.

Не притворяйся, будто не слышишь!

Арон хмыкнул и убрал руки с головы Мэля. Он не очень понимал, почему Прежний все еще считал предателя другом — но про «кошмар» он не лгал. Значит, угроза была реальной.

Слышу, Прежний, слышу. Надеюсь, ты не против, если я всего лишь свяжу твоего друга?

Связывай, — после короткой паузы буркнул Прежний. И в молчании ждал, пока Арон вытаскивал из походного мешка веревку и скручивал Мэлю руки за спиной, а потом, после краткого размышления, закидывал часть оставшейся веревки Мэлю на шею на манер удавки и привязывал ее концы к уже связанным запястьям. Попытается выбраться из пут — начнет душит сам себя. Насмерть не удушит, но желание освободиться пропадет. В том, что полуэльф начнет искать способ сбежать сразу же, как придет в сознание, Арон был уверен.

Ну а теперь побеседуем, — почти с удовольствием обратился Арон к Прежнему.

Власть над руками вернулась полностью, а предатель был пусть не мертв, но хотя бы обезврежен. Конечно, открытие, что Прежний может управлять телом вопреки его воле, портило все остальное, но Арон ожидал чего-то подобного. Не так просто Прежний дал ему доступ к своим воспоминаниям, не так просто вел себя подчеркнуто дружелюбно.

Что ты имел в виду, когда сказал, что можешь превратить мою жизнь в кошмар?

Например, вот это, — мрачно ответил Прежний и сделал что-то. Арон не успел понять, что именно, как реальность перед его взглядом исчезла:

Трещало дерево, гудело пламя.

Дом догорал.

Вот провалилась крыша и часть бревен упала на каменную брусчатку.

Видение размазалось, и Арон моргнул. Вытер рукавом мокрые глаза. Прерывисто вздохнул. Потом повернулся спиной к дому, ставшему погребальным костром для его матери, и побрел прочь.

Один в чужом городе, никому здесь не нужный… Один в городе, в который только что пришла Синяя Чума…

Арон втянул в себя воздух, будто вынырнул на поверхность из глубин озера. Потряс головой, пытаясь избавиться от чувств себя-одиннадцатилетнего, только что ставшего бездомным сиротой. Но чувства упрямо не уходили, горели в душе гневом на судьбу, на людей, на Праматерь. А еще давили тоской по родителям, давили одиночеством и ожиданием собственной смерти — ведь люди вокруг него умирали от Чумы, и он тоже должен был умереть…