И пришел с грозой военной…

Сейчас десантная рота выстроена в две шеренги – одна ведет огонь с колена, другая стоя. Отрабатывается залповый огонь. Впереди, на взгорочке, в полусотне саженей расположился сплошной ряд из пяти десятков мишеней, которые и надлежит поразить стрелкам. Вот они и поражают, судя по фонтанчикам вокруг мишеней, каждый в силу своих способностей, так что тут впору заниматься не отработкой залповой стрельбы, а индивидуальной подготовкой. Но это пока не входит в планы унтеров. Сейчас нужно выгнать всех на поле, перед мишенями, так чтобы все до единого.

– Разряжай! Винтовки оставить на огневом рубеже! К мишеням марш! – Голос Фролова звучит уверенно и властно – чай, не первый год унтерскую лямку тянет, хотя кто он по сути, и сам уже и не знает: то ли стражник, то ли сотрудник службы безопасности, то ли ополченец, теперь вот еще и в десанте доведется служить. Господи, не свихнуться бы, сколько всего наворотилось. Но жуть как интересно – ничего общего с прошлой жизнью, полной безнадеги: кровь бурлит, глаза горят огнем. Вот всю жизнь так прожить – другой и не надо. Хотел было, да не срослось, а раз так… Ну так, значит, так.

Матросы дружной гурьбой повалили к мишеням, сыпля шутками и прибаутками, подначивая друг друга и беззлобно отвешивая тумаки.

– Господи, ну прям дети, – не выдержав, ухмыльнулся Васюков. Сейчас на позиции остались только они вдвоем.

– Ага, дети и есть, – соглашаясь, хохотнул Фролов. – Филя, ты все помнишь?

– Да помнить-то помню, – сразу посерьезнел друг, – вот только боязно. А ну как попаду в кого. Это ж военный трибунал, тут никаким Сахалином не отделаешься.

– Промажешь – так дадим деру, я под расстрел или петлю не пойду. Да чего ты хмуришься? Как на казенку спорить, так ряд бутылок с одной очереди разбиваешь, а как для дела нужно…

– Дак люди ведь, Николай.

– Ничего. Как говорит командир: а ты через «не могу». Просто представь, что всех энтих архаровцев положат, если мы им науку не подадим, – так тебе сразу и полегчает. Все, я пошел.

– Коля.

– Ну чего тебе еще?

– Ты это… Прежде чем сигнал подавать, там какую кочку найди, ладно?

Фролов внимательно посмотрел на друга, который находился в полном расстройстве чувств. Понятно, что парню сейчас не по себе, ну а кому это делать, если не ему? Охотник не в одном поколении, вполне способный потягаться в стрельбе с инородцами, опять же пулемет у него в руках как живой.

– Ладно, – серьезно кивает Николай и решительно направляется к уже толпящимся у мишеней матросам. Вот же блаженный. Он что же думает, что Фролову вот так вот просто идти на рубеж? Ведь страшно. Одна надежда на талант друга, а он – нате вам здрасте, сомневаться решил. И что теперь? А ничего, решил – делай. Вот только еще страшнее стало. Ну, Филя. Ну, погоди.

Матросы ведут себя с барской ленцой, всем своим видом выказывая свое превосходство, но только до того момента, пока не поступает конкретная команда, – тогда уж они со всем старанием и прилежанием, а вот чуть ножкой не шаркая. Во всем этом чувствуется вызов и насмешка, но что ты им предъявишь, ведь команды-то выполняют. Излишне усердно? А как еще нужно исполнять команды командира? Вы конкретно укажите, что не так, господин унтер-офицер.

– Ну что, орлы, как отстрелялись?

– Господин унтер-офицер, разрешите доложить. Матрос Мамонов. Супостат изничтожен полностью!

Вот же достали! Да когда это только закончится! Страха как не бывало, одна злость. Ну мать-перемать! Так, значит! Фролов плотоядно улыбается, словно волк, попавший в овчарню: если тот вообще умеет улыбаться, то его оскал должен соответствовать улыбке Николая, страшной и многообещающей. Он видит, как с лиц матросов, кто посмышленее, сходят ехидные усмешки, а в глазах начинает появляться необъяснимая тревога. Боитесь? Правильно боитесь.

– Стало быть, изничтожили врага. Молодцы. Хвалю. А теперь глядите в сторону огневого рубежа. Противник силами одного человека, вооруженного пулеметом, завладел нашим оружием. Приказываю. Атаковать противника и отбить наше оружие. Вперед!

Фролов взмахивает рукой – и тут с позиции, которую только недавно занимала рота, раздается захлебывающееся «та-та-та-та-та», и так до бесконечности. Одна сплошная, непрерывная очередь. Пули бьют в землю у самых ног, поднимая частую непрерывную цепь из фонтанчиков. Нервы у матросов сдают, и они валятся на землю, ища укрытие. Фролов помнит, что обещал другу, но азарт захлестывает его настолько, что он оборачивается в сторону падающих подчиненных и с нескрываемым торжеством, медленно опускается на траву. Последним.