И приведут дороги

Я вправду ему не верила. Здесь каждый преследовал свою выгоду. Какое им всем дело до случайных жертв? Они и себя-то не жалели.

Альгидрас медленно приблизился к скамейке, положил на нее не до конца развернутый плащ и применил запрещенный прием: опустился на корточки у моих ног и заглянул в глаза. Меня отбросило во вчерашний день, когда он целовал мою ладонь, и сердце заколотилось в груди. Как я ненавидела себя в эту минуту за такую реакцию!

– Я не могу обещать, что все можно исправить, но, если есть путь тебя спасти, мы его найдем. Обещаю.

Я усмехнулась.

– Ты служишь Святыне! Ты верен ей. С чего я должна верить тебе?

Он коснулся моей ладони, и меня словно током ударило. Я сердито отдернула руку, потому что мне не нужны были дополнительные раздражители. И так выше крыши. Альгидрас не стал настаивать – руку убрал и негромко произнес:

– Служить Святыне еще не значит любить ее.

Я скептически подняла бровь.

– Хорошо, – отрывисто кивнул Альгидрас, словно на что-то решившись, и все же взял меня за руку. В этот раз я позволила, сама до конца не понимая почему.

Я посмотрела на наши руки только для того, чтобы не смотреть в его глаза, и тут это произошло. Меня буквально захлестнуло волной чужих эмоций: боль, надежда, злость, ненависть, вина, сожаление, и все это чужое, чуждое и настолько сильное, что я невольно отпрянула, вырывая свою руку из его ладони и пытаясь отдышаться. Альгидрас хмурился, глядя в сторону.

– Так не бывает, – пробормотала я. – Люди не могут чувствовать так ярко. Так и лопнуть можно, – закончила я невпопад, потому что это было правдой.

Он усмехнулся и перевел на меня напряженный взгляд:

– Я и не чувствую так все время. Просто хотел показать тебе главное. Мне вправду жаль, и я сделаю все, чтобы тебе помочь, и я… – Он ненадолго замолчал, точно подбирая слова, а потом произнес: – Я ненавижу Святыню.

Это прозвучало тихо, но очень четко. Первобытный страх, всколыхнувшись во мне, заставил меня прижать ладонь к губам Альгидраса и прошептать:

– Не говори так. А что, если она перестанет тебя хранить? Ты с ума сошел?

Он медленно отклонился от моей руки и произнес с невеселой усмешкой:

– Она будет меня хранить, пока я ей нужен. Мои мысли о ней неважны. Когда я стану не нужен, я все равно умру, даже если буду любить ее всей душой.

Я замотала головой, не желая слушать эти чудовищные слова, вместе с тем понимая, что это правда: именно так все и происходило век за веком. Тот, чья миссия была выполнена, просто погибал. Но смерть ведь тоже может быть разной.

– Не нужно, – дрожащими губами прошептала я. – Не зли ее. Вдруг она пошлет за это страшную смерть?

– Я не боюсь страшной смерти, – спокойно ответил Альгидрас.

Это было выше моего понимания, но я видела, что он вправду не боится. Они тут все сумасшедшие?

– Помнишь про обряд? Я уже умирал почти три сотни раз. И поверь, все эти смерти были очень страшными.

Обхватив себя руками, я уставилась на свои колени. Слева на юбке было пятно, точно я пролила на подол что-то масляное. И как мне теперь это отстирать? Я готова была думать о любой ерунде, только не о теме нашего разговора, потому что невольно проигрывала в голове свое будущее. Я не Альгидрас, мне было страшно до колик.

– Альмира была жрицей, – безо всякого перехода начал Альгидрас. – Как я уже говорил, жрицы служили богам. Их телами и душами хванские боги принимали новых мужчин в свой род.

Я набралась смелости поднять взгляд от колен. Альгидрас смотрел на сверток с книгой.

– Мой обряд был с ней.

Глухая уродливая ревность шевельнулась в моей душе, и я постаралась подавить ее усилием воли.

– Мы стали много времени проводить вместе после обряда. Само вышло. Она болела, я отвары готовил от кашля.

Он говорил спокойно и отчужденно, а проклятая ревность так и взрывала мой мозг картинками юного и влюбленного Альгидраса.

– Ты ухаживал за ней?

Он с недоумением повернулся ко мне:

– Отвары приносил.

– А… подарки? Или в этом мире не принято?

Зачем я задавала вопросы, ответы на которые не могли принести ничего, кроме боли? Он неожиданно улыбнулся.

– И подарки были. Мы друзьями стали. Я не собирался вначале опять… Ну… с ней не собирался. Само вышло. А потом староста, мой отец, заметил, что мы с ней сдружились, и стал вызывать ее в обряды.

Альгидрас сел на землю, уперся ладонями позади себя и, запрокинув голову к небу, зажмурился.

– После первого обряда, который она провела с тех пор, как стала моей, я думал, умом тронусь. Мне было пятнадцать весен, и казалось, что мир рухнул. Вел себя дурак дураком. Вспоминать смешно…

Он замолчал, по-прежнему не открывая глаз и улыбаясь небу.

– Сколько ей было лет?

– Она была старше на пять весен.

«Как и я», – мелькнуло в моей голове.

– Что было потом?

– Потом я понял, что могу до скончания дней пинать камни на острове и ненавидеть старосту. Это не изменит ничего. Потому я просто принял это.

– То, что она принадлежит другим мужчинам раз за разом? – Мне на самом деле очень сложно было поверить в то, что мужчина способен смириться с подобным.

Альгидрас усмехнулся, не открывая глаз.