И проиграли бой

Джим подошел к батарее, снял две пары еще не просохших носков. Свернул, сунул в пакет.

— Высушу где-нибудь в другом месте, — решил он.

Гарри надел шляпу, сложил недописанный доклад, положил в карман.

— Здесь ничего не оставляю, — пояснил он. — Легавые сюда нет-нет да наведываются. — Вышел, запер дверь.

Они шли деловыми кварталами, потом жилыми районами. Дошли до старых особняков — каждый со своим двориком. Гарри свернул на одну из дорожек.

— Пришли. Вот за этим домом.

По гравийной тропке обогнули особняк, за ним оказался еще один совсем маленький, свежевыкрашенный. Гарри подошел к двери, поманил Джима.

В домике была лишь одна большая комната и кухонька. В комнате стояло шесть железных коек, заправленных солдатскими одеялами; на двух лежали люди, а третий крупный мужчина с лицом боксера-интеллектуала одним пальцем печатал что-то на машинке.

Он вскинул голову, когда Гарри открыл дверь, поднялся, шагнул навстречу

— Привет, Гарри, — улыбнулся он. — С чем пришел?

— Вот, привел Джима Нолана, — объяснил Гарри Помнишь? О нем позавчера речь шла. Познакомься, Джим, это Мак.

Мак снова улыбнулся.

— Очень приятно, Джим.

— Ты, Мак, за парнем присмотри. К делу пристрой. А я пошел, мне доклад дописывать. — Гарри обернулся, помахал рукой лежавшим. — До встречи, ребята.

Дверь за ним закрылась. Джим оглядел комнату: голые, дощатые стены; единственный стул подле пишущей машинки. На кухне, судя по запаху, готовили тушенку. Джим посмотрел на Мака: широкие плечи, длинные руки, широкоскулое, гладкощекое, как у шведа, лицо; губы сухие, потрескавшиеся. Он ответил Джиму не менее испытующим взглядом. Потом вдруг сказал:

— Жаль, что мы не собаки. Обнюхали бы друг друга, сразу б поняли друг или враг. Гарри о тебе хорошо отзывался, а ему можно верить. Познакомься-ка с ребятами. Этот, с бледным лицом, — Дик, парень боевой, особенно с женщинами. От него и нам кое-что перепадает.

Бледный черноволосый парень на койке улыбнулся и приветственно помахал.

— Видишь, какой красавчик? — не унимался Мак. Мы его зовем Дик-сердцеедик. Он дамам про рабочий класс рассказывает, а они ему торты с розовой глазурью дарят. Верно, Дик?

— Да пошел ты к черту, — добродушно отмахнулся тот.

Мак взял Джима под руку и повернул к другой койке. Там лежал человек, возраст его определить было невозможно. Лицо — точно сушеная груша, нос расплющен, челюсть перекошена.

— Это — Джой, — представил Мак. — Он у нас ветеран, верно, Джой?

— Верняк! — отрезал Джой. В глазах у него вспыхнул огонек, но тут же потух. Голова дернулась, раз, другой, Он открыл было рот — видно, хотел что-то добавить, но лишь повторил: — Верняк! — И сказал так убежденно, будто ставил точку в споре. Погладил одной рукой другую. Джим заметил, что руки у него в желваках и шрамах.

Мак пояснил;

— Джой руки не подает. У него все кости переломаны. И пожимать руку больно.

Вновь вспыхнул огонек в глазах у Джоя.

— А все почему? — хрипло выкрикнул Джой. — Потому что били меня, вот почему! Наручниками к столбу прицелили и давай по голове лупить! И лошадьми меня давили! — и совсем перейдя на вопль. — Живого места на мне нет, правда, а, Мак?

— Чистая правда, Джой.

— А все ж таки не согнули меня, нет? Меня били, я им в лицо «Суки вы!» кричал.

— Чистая правда, Джой. Помалкивай ты побольше, поменьше бы шишек схлопотал.

— Моими же руками в наручниках мне голову разбивали, и ногами топтали, и лошадям под копыта бросили. Вся рука, вон, переломана. А я все свое! — истошно вопил Джой. — Правда, Мак?

Мак нагнулся, похлопал его по плечу.

— Правда, Джой, правда. Тебя никто не в силах усмирить.

— Верняк! — кивнул Джой, и огонек в глазах потух.

— Иди-ка сюда, Джим, — Мак повел его в другой угол, где на маленьком столике стояла пишущая машинка.

— Печатать умеешь?

— С грехом пополам.

— Слава богу! Вот тебе и работа. — Мак перешел на шепот. — Ты Джою не удивляйся. Он чуток не в себе. Уж очень часто его по голове били. Мы его как можем поддерживаем, уберегаем.

— Мой старик такой же был, — сказал Джим. — Однажды нашел его на улице — кружит и кружит на одном месте. Я его чуть не за руку повел. Какая-то сволочь его по уху двинула кастетом. И у него, видно, нарушилась ориентация.

— Хорошо, теперь послушай, — прервал его Мак. Вот письмо, здесь наши принципы изложены. В машинку пять листов заложено. А нам нужно двадцать экземпляров. Не хочешь заняться, пока я ужин сварганю?

— О чем речь! — согласился Джим.

— Бей посильнее, копирка старая, истертая. — Мак пошел на кухню и оттуда позвал. — Дик, давай-ка лук почисть, если, конечно, выдержишь.

Дик поднялся, аккуратно закатал рукава по локоть и пошел за Маком.

Едва Джим начал медленно и натужно печатать, как Джой слез с койки и подошел.

— Кто производит товары? — требовательно спросил он.

— Как кто? Рабочие! — ответил Джим.

Лицо у Джоя сделалось по-лисьи хитрым, многозначительным и заговорщицким.

— А кому достается прибыль?

— Тем, кто вложил в производство деньги.

Джой взорвался:

— Но ведь они ничего не производят! Какое право они имеют на прибыль?!

Из кухни выглянул Мак, подошел, держа в руках половник.