И проиграли бой

- А тебе, малый, везде нужно нос сунуть, да? Ты как щенок с костью: мусолишьмусолишь, а зубки-то слабенькие, не ровен час сломаешь.

- Если побольше ребят за эту кость возьмутся разгрызем!

- Как знать! Я семьдесят один год прожил, и на людей, и на собак насмотрелся - все так и норовят кость друг у друга утащить, не видел я, чтоб две собаки одну кость грызли, зато горло друг дружке перегрызть за эту кость - сколько угодно.

- Что-то безнадегой от тебя несет, - заметил Джим.

Старик осклабился, снова выставились четыре огромных резца.

- Мне семьдесят один год, - примирительно сказал он.- Не обращай на меня внимания, грызи, давай, свою кость. Может, сейчас уж и люди, и собаки совсем переменились.

Они поравнялись с водопроводной колонкой, земля вокруг уже превратилась в месиво. Вдруг от очереди отделился человек и пошел им навстречу.

- Это мой приятель, Мак. Славный парень.

Но старик ответил нелюбезно:

- Не хочу я ни с кем больше разговаривать. Ничего не хочу, даже фасоль на ужин подогревать.

Подошел Мак.

- Привет, Джим. Как день прошел?

- Неплохо. Знакомься, это Дан. Он на севере лес валил во времена ИРМовцев.

- Рад познакомиться, - уважительно произнес Мак. Наслышан я о тех временах. Тогда забастовка всю работу парализовала.

Дан заговорил охотнее.

- Я-то сам в ихнем профсоюзе не состоял, - принялся объяснять он. - Я-то сам лес валил. А эти ИРМовцы - бестии продувные -все ж таки свое дело делали. Им лесопилку спалить - раз плюнуть.

Мак заговорил снова, все так же уважительно.

- Ну, раз они дело делали, чего ж от них еще и требовать?

- Им палец в рот не клади. И говорить-то с ними тошнехонько. Все им не так! Ладно, я в магазин за фасолью пошел, - и повернул направо.

Смеркалось. Джим взглянул на небо и увидел несущийся по нему клин.

- Мак, смотри, это что?

- Дикие утки. Что-то рано они в этом году улетают. Ты что, диких уток не видел?

- Нет, только читал о них, - признался Джим.

- Не возражаешь, если поужинаем хлебом с сардинами? Нам еще работать потом, так что готовить ужин некогда.

Джим, устало переставлявший ноги, подобрался, поднял голову.

- Что за работа. Мак?

- Дело вот в чем. Я днем работал рядом с Лондоном. Он - мужик мозговитый. Во многом успел уже сам разобраться. Говорит, парней можно расшевелить. У него по соседству, в самых больших садах - там сорок тысяч акров - приятель работает, он может своих людей сговорить. Сам-то Лондон зол как черт из-за этих расценок. На что угодно пойдет. Приятеля его фамилия - Дейкин. Вот сегодня мы с ним и потолкуем.

- Неужто пошло дело? - обрадовался Джим.

- Похоже. - Мак скрылся за одной из темных дверей, через минуту появился с банкой сардин и буханкой хлеба. Положил хлеб на порог, открыл банку.

- Ну, а ты прощупал народ, как я тебе говорил?

- Мало что удалось. Разве что с Даном поговорил.

Мак застыл с банкой в руке.

- Это еще зачем? Зачем с ним говорить-то!

- Да мы на одном дереве оказались.

-И ты на другое не мог перебраться? Как же наши люди время разбазаривают! Джой, так тот и котят агитировать готов. Нечего тратить время на таких, как Дан, стариков. Толку от него нет. С таким поговоришь - сам во всем разуверишься, надежду потеряешь. У стариков уже пороху не осталось. Все в прошлом. - Он поставил открытую банку перед Джимом. - Возьми-ка рыбку-другую да на хлеб положи. Лондон сейчас тоже ужинает. Поест, и поедем, у него свой "форд".

Джим вытащил перочинный нож, достал из банки три сардины, положил на ломоть хлеба, прижал сверху, чуть сдобрил оливковым маслом из банки и сверху положил еще ломоть хлеба.

- Как дела у девчонки-то?

- У какой девчонки?

- Да у той, что родила.

- Все в порядке. Лондон меня до небес превозносил. Я сказал ему, что никакой я не врач, а он заладил док да док, иначе и не называет, Уж очень он ко мне проникся. А бабенка-то ничего, если приодеть да подкрасить. Сделай-ка себе еще бутерброд.

Совсем стемнело. Почти все двери были уже закрыты, тусклый свет из окошек обозначил на земле желтые квадратики. Мак дожевывал бутерброд.

- В жизни своей столько уродливых баб не видел, - посетовал он. Только на тринадцатилетних и можно смотреть. А за каждой уж, небось, восемнадцатилетний хмырь ухлестывает. Впрочем, и я еще не старик.

Джим усмехнулся.

- Ты, видно, привык вопросы постельные с политэкономическими заодно решать. Вот тебе сейчас и туго.

- Попробуй раздели их, - усмехнулся Мак. - Мужское естество всегда о себе напомнит, стоит чуть солнышку меня приласкать. Это в порядке вещей.

Зажглись редкие звезды, словно острые алмазные иглы пронзили холодную тьму. В соседней клетушке вдруг загомонили, потом все стихло, лишь изредка слышались одиночные выкрики.

Джим обернулся на шум.

- Что там происходит. Мак?