И Промысл Божий не обижает никого

Кот смотрит внимательно. Он не мурлычет как обычно. И не пытается приласкаться у моих ног. Он что-то понимает? Он отворачивается от меня и уходит. Спина напряжена. И вид у него необычайно несчастный. Или мне это кажется?! Когда мы выходим с Людмилой на улицу, кота нет. А я хотела проститься…

Мы идём с Людмилой к автобусу, и я думаю: дождётся ли он меня? Может, умрёт? Кот, не умирай! Я ведь тоже больна и с трудом иду за Людмилой по тающей вязкой тропинке. Мне стыдно отставать от неё: она старше меня почти на двадцать лет. И несёт мою тяжёлую сумку. У меня в руке ещё пакет, а за спиной ноутбук. Сердце частит, и я задыхаюсь. Останавливаюсь, чтобы отдышаться. Людмила возвращается, молча отнимает у меня пакет и бодро шагает дальше. Останавливается, ждёт меня и вздыхает по-матерински:

– Оль, ну как ты там одна в Москве пойдёшь?! С твоим здоровьем нельзя тяжести носить! Нужно беречь себя!

Ничего, Кот! Я буду учиться у тебя – твоей воле и храбрости!

Я иду и думаю, что Кот может решить, что его предали. Эта мысль не даёт мне покоя. Когда ты уже знаешь, что такое предательство, бывает тяжело, невозможно довериться, открыть свою душу и впустить в неё любовь ещё раз. Когда не любишь – тебе не могут причинить такой боли. Самую сильную боль нам причиняют те, кого мы любим.

Кот поверил мне. Поверил в то, что у него появился кто-то, кто заботится о нём, кому он небезразличен. И я представляю себе, как придёт он к двери, которую никто перед ним не откроет. И он будет долго сидеть на сыром весеннем ветру. Потому что теперь ему будет всё равно. И он равнодушно ляжет на снег и замёрзнет, потому что не захочет возвращаться в ту жизнь, где он был так одинок.

Кот, дождись меня, пожалуйста! Не умирай! Я вернусь!

Немного о котах

В 2009 году, в сырой и холодный весенний день, под стук колёс поезда дальнего следования, я написала рассказ про кота «Любовь к жизни (почти по Джеку Лондону)». Кот этот жил рядом с Оптиной и поразил меня своей любовью к жизни, каким-то своим кошачьим мужеством. Я ехала в поезде, тревожилась о его судьбе и свои переживания записала.

Конец истории оказался добрым: вернулась я в Оптину через две недели, кот, которого по моей просьбе подкармливали, дождался меня и прожил со мной ещё два года. А потом умер. От старости. Всё-таки это был уже совсем немолодой и очень больной кот. Думаю, эти два года были счастливыми в его кошачьей жизни. А рассказ я оставила таким, каким он был записан в поезде, потому что говорилось в нём об одиночестве, о мужестве и стойкости, о верности и предательстве…

С тех пор мне рассказали ещё два рассказа о котах, забавный и грустный. Вот они.

История первая – грустная

На днях, после литургии в Оптиной пустыни, я присела на скамейку в тени деревьев. Тихонько раскрыла Псалтирь. Осеннее солнышко не палит, а нежно ласкает спину, деревья чуть тронуты позолотой, цветы ещё радуют своими ароматами и оттенками красок, далеко разносятся в прозрачном сентябрьском воздухе перезвоны оптинских колоколов. Хорошо!

К скамейке подходит оптинский инок, отец В. Здоровается, кивает благодушно седой головой. Протягивает мне мою книгу «Монастырские встречи»:

– Прочитал, благодарю.

– Отче, присядь, передохни минуту.

– Некогда. На послушание нужно идти… Ладно, ненадолго присяду… Забегался с утра… Я тебе вот что хотел сказать: напиши-ка историю про моего кота. Рыжим звали.

– Про кота?! Но я…

– Точно. Про кота. Так, ладно, минут пять-десять я могу передохнуть. А про Рыжего – полезная история, назидательная. Он, понимаешь, был кот очень благочестивый.

– Благочестивый кот?!

– Не перебивай. Слушай лучше да запоминай.

Отец В. прищуривается, смотрит вдаль, минуту молчит, а потом рассказывает мне свою историю.

Когда он жил в миру, с мамой в деревенском доме, у них были два кота: Рыжий и Тишка. Рыжий был весь рыжий-прерыжий, и даже нос у него тоже был рыжим. А Тишка был красивый сиамский кот.

Тишка был животное как животное, если напроказничает, то удирает в страхе от наказания. Когда с ним играли, мог и в руку вцепиться беспощадно, когтями поцарапать. Не разбирался особенно.

А Рыжий был совсем другим. Понимаешь, вот люди бывают – плотские, душевные и духовные. Иногда рождаются гиганты духа, такие, скажем, как преподобный Серафим Саровский. В некоторых душевных людях только проблески духовного, все же остальные устремления на сиюминутное, земное направлены. О Боге, о небесах почти не вспоминают. А есть и такие, в которых одни плотские страсти бурлят.

Так и животные – различаются по своему устроению. В одних только звериное и проглядывает, а в других есть какое-то благородство. У животных духа нет, но некоторые из них какие-то душевные качества у человека перенимают. Они ведь тоже Божьи создания, и иногда через них Господь что-то человеку открывает.