И Промысл Божий не обижает никого

И вот мама у меня. Сразу же возникло множество проблем. Домик, в котором мне разрешили пожить, находится рядом с Оптиной. И это было раньше очень удобно: можно быстро добежать до монастыря. Отсутствие удобств меня не очень волновало: печь можно истопить, воду из скважины я качала ручным насосом и представляла, что у меня есть прекрасный тренажёр, туалет во дворе – пустяки.

Вечером я обычно сидела на скамейке у дома, работала на ноутбуке, наслаждалась лесной тишиной. В мае здесь вовсю заливались соловьи. Вместо привычного городского грохота трамваев и автобусов – соловьи! У ног ложилась Рыжая – бывшая беспризорная собака. Красивая и умная, только очень худая, одичавшая, брошенная кем-то собака раньше рылась по помойкам. Я шла на работу в монастырь и брала с собой пакет еды для Рыжей.

Она стала ждать меня и встречать, а потом как-то незаметно поселилась у меня, и мы очень хорошо поладили. Рыжая поправилась, похорошела, заблестела на солнце золотая шерсть, и она больше ничем не напоминает бродячую собаку. Сейчас ждёт щенков. Наверное, они будут такие же солнечные, как их мать… Часто забегает в гости большой толстый ёж, доедает кашу Рыжей, смешно фыркает носом. Романтика! Природа! Что значат по сравнению с этим бытовые неудобства?!

Но с мамой все эти бытовые мелочи вдруг выросли неимоверно. Ежедневная стирка стала очень тяжёлым делом, потому что накачать нужное количество воды – процесс долгий и физически тяжёлый. Печь нужно топить не только вечером, но и утром, перед работой, чтобы маме было тепло целый день. У меня заболела поясница, потому что мама грузная и мне тяжело её поднимать, поворачивать, сажать…

Нужны деньги. Много денег: памперсы, лекарства, шприцы, полноценное диетическое питание. И много времени…

Нужно вставать к маме ночью, потом с утра бежать на работу, прибегать к ней на обед, и часто я сама не успеваю поесть, как, накормив маму, нужно бежать снова на работу.

Мама не в себе, она зовёт меня разными чужими именами, то Ниной, то Светой, а я понятия не имею, кто это такие. Иногда она жалобно кричит мне: «Мама, мама!» Часто сердится, раздражается, кричит на меня просто так, без всякого повода. Отталкивает мои руки, когда пытаюсь укрыть её, одеть, накормить.

Я унываю и, пытаясь победить уныние, думаю: мы часто печалимся от того, что наши скорби кажутся нам какими-то неправильными… Вот неправильные у нас скорби – и всё тут!

Мы хорошо знаем, что жизнь без скорбей не проживёшь… Но когда скорбь приходит, мы думаем: если бы это было какое-то другое испытание, было бы гораздо лучше, а вот то, что происходит с нами, – это уже совсем ни в какие ворота не лезет! Ну пусть бы мама болела, но вот если бы у неё был светлый разум… Но разум мамы помрачён – и это именно то испытание, которое нам с ней нужно нести.

Утешаю себя мыслями: когда я была младенцем, маме тоже было не до сна. Сколько раз за ночь я будила её?! Сколько раз ей приходилось менять пелёнки, стирать их, кормить меня, мыть. А я капризничала, не давала ей покоя. Может, причиняла ей боль, как, бывает, когда кроха тянет мать за волосы или бьёт кулачком в лицо, не понимая, что делает…

Совершенно беспомощный младенец, я полностью зависела от матери, и её нежные тёплые руки пеленали меня, обнимали ласково, защищали от всех опасностей. А сейчас эти натруженные руки бессильно повисли, и мама беспомощна как ребёнок. Теперь уже она полностью зависит от меня, а есть ли у меня столько любви, чтобы так же нежно заботиться о ней? Может ли моя дочерняя любовь сравниться с материнской любовью?

Мы очень любим наших детей. Но они вырастают и уходят, обзаводятся своими семьями, улетают из нашего гнезда. И вот в это время Господь не оставляет нас без попечения: наши мамы стареют и приходит время отдавать долги. Наши стареющие немощные родители и мы – кто из нас нужнее друг другу?

Иногда с самого утра всё не ладится, и рассуждения не помогают. Ночью вставала несколько раз к маме, а утром не услышала будильник, и теперь я опаздываю на работу. Качаю воду ручным насосом, иногда вода выплёскивается сверху. Вдруг насос выдаёт целый фонтан ледяной воды и окатывает меня с ног до головы. Стою вся мокрая и прихожу в себя.

Переодеваюсь. Быстро готовлю завтрак, делаю маме укол, накрываю прикроватный столик. Отворачиваюсь на минуту, мама взмахивает рукой – и тарелка манной каши на коврике. Убираю кашу, быстро делаю омлет, но мама отказывается от омлета, она требует назад свою манную кашу. Она ругается, кричит на меня, и я внезапно сажусь на пол и начинаю громко плакать.

Я плачу жалобно и беспомощно, как в детстве. Мне кажется, что рядом со мной совсем не моя мама, а чужая и злая женщина, которая специально мучает меня. А моей мамы больше нет, и она никогда не вернётся.

Я уже рыдаю: все испытания последних дней, переживания и бессонные ночи слились в одно. И вдруг чувствую мамину ладонь на голове. И мягкая тёплая ладонь гладит меня, как в детстве. Это всесильная материнская любовь пробилась сквозь пелену болезни, и моя мама утешает меня, и я слышу тихие ласковые слова: