И проснуться не затемно, а на рассвете

В тот вечер мы проигрывали. В общем зачете на данный момент «Ред Сокс» занимали первое место, опережая «Янкиз» на полторы игры, но сегодня мы проигрывали второсортным «Рейз». С одной стороны – плохо, а с другой – так и должно было быть. Это давало нам возможность неожиданно рвануть вперед и надрать всем задницу – только такие победы меня и радовали. Однако победы не случилось. 15 июля 2011 года мы продули со счетом 5:6 каким-то несчастным «Рейз». Я с отвращением вырубил телик. Нажал «стоп» на видаке, перемотал кассету, вытащил ее, подписал и убрал в шкаф. Затем лег в постель.

Проснулся я без четверти три. Невероятно! Почти четыре часа непрерывного сна! Ну, если быть точнее, три с небольшим, но цифра «четыре» мне нравилась больше. Такого долгого непрерывного сна у меня не было уже… три или четыре недели? Я лежал в кровати счастливый и почти отдохнувший. Но потом мне пришлось решать: встать или снова пытаться уснуть? Раз в три-четыре недели мне удается заставить себя уснуть еще на часок-другой, что в сумме дает четыре-пять часов сна. Четыре-пять часов! Как мало! Но я предпочитал думать об этом иначе. Я приходил на работу и всем говорил: «Доброе утро, Эбби. Доброе утро, Бетси. Доброе утро, Конни!» Поэтому теперь я лежал в кровати, пытаясь уснуть, а в голову лезли всякие неприятные мысли: сначала об унизительном проигрыше дурацким «Рейз», затем о том, как бездарно я провел вечер. Отверг все приглашения, пренебрег всеми бесконечными вариантами и возможностями – только чтобы посмотреть очередную игру регулярного сезона. А теперь на часах без четверти три, и рыпаться уже поздно. За окном стояла тьма, и я начал думать о том, как похожа будет эта ночь на последнюю ночь моей жизни, когда в моем распоряжении не останется никаких вариантов. Ведь каждая моя ночь, в сущности, это ночь упущенных возможностей, закрытых дверей к новому и неведомому, к риску, к надежде, к жизни. Вот такие мысли крутились в моем мозгу, пока я тщетно пытался уснуть. В голове у меня разгорались войны, скрывались под водой долины, вспыхивали леса, разливались океаны, и буря уносила все сущее на дно моря; лишь считаные дни или недели оставались до того момента, когда весь мир, все милое, прекрасное и удивительное, что мы с ним сделали, канет в бездну и сольется с чернотой Вселенной. Разумеется, уснуть я не смог. Я вылез из постели. Проверил почту: от «СейрДизайна» ни ответа ни привета. Пожарил себе яйца и сварил кофе. Сидя на кухне, я снова ел и пил, ел и пил, чтобы набраться сил еще на несколько часов; вечно я ем и пью, чтобы набраться и сил, ем и пью, чтобы отвлечься от мыслей об абсолютной бесполезности всякого поддержания сил. Пусть я не один во всем городе бодрствовал в столь поздний час, я уж точно был один, кто отрубился сразу после бейсбольного матча и теперь не мог уснуть. Может быть, каким-то чудом в эту ночь тысячи других страдающих бессонницей людей обрели-таки сон, и теперь я бодрствовал один-одинешенек, сидя за кухонным столом за несколько часов до рассвета и гадая, куда себя деть. Я подумывал позвонить Конни, но для этого надо было взглянуть на я-машинку и увидеть, что от Конни нет ни пропущенных вызовов, ни сообщений, и тогда я начал бы гадать, чем она занята, когда не пишет мне эсэмэс и не пытается дозвониться. Я невольно пришел бы к выводу, что она не только не хочет выходить со мной на связь, но и, скорей всего, вообще не думает о моей персоне. То, что Конни в такой час почти наверняка спит, не имело никакого значения. Да и вообще, даже если бы я позвонил, что я мог ей сказать? Ничего. Все, что можно было сказать, уже давно сказано. Так что звонить Конни нельзя. Я все равно позвонил, но она не взяла трубку. Конечно, ночь ведь на дворе. Она наверняка спит. Я повесил трубку. Потом взял из шкафа кассету с последней игрой, вставил ее в магнитофон и до самого рассвета смотрел бейсбол, перематывая всякий мусор и вновь гадая, как мы умудрились проиграть дурацким «Рейз».

Глава третья