Вчера она разговаривала с молодой матерью, крестьянкой, неделю назад родившей двух детишек-близнецов, чудесных маленьких карапузиков. Разве может она допустить, чтобы этих детей с их матерью, совсем еще юной Анной-Марией, выгнали из их дома? Разве может допустить, чтобы их земля, земля предков ее мужа, полыхала огнем, чтобы на ней хозяйничала солдатня? А так и случится, если она позволит этому Одижо убедить ее вилланов подняться и пойти за ним.
В отчаянии она бросилась к Жиббо.
— Что мне делать?
Та взглянула на нее недоуменно.
— Что тебя тревожит, малышка?
— Как мне справиться с ним? Как?
Старуха обернулась, прервав на мгновение свое занятие — разбор собранных поутру кореньев и трав.
— Это простое испытание. Неужели ты думаешь, что такая красивая и сильная женщина, как ты, не сладит с одиноким мужчиной? А он мужчина в полном смысле этого слова. Мужчина и дворянин. — Жиббо закивала головой, усмехнулась. — Тебе не о чем беспокоиться.
— Ты говоришь глупости, — раздраженно дернула плечом Клементина. — Я не красива. У меня слишком узкий нос и тонкие губы. И что, скажи мне… что я могу противопоставить его умению убеждать?
Жиббо вернулась к своим кореньям. Проговорила, стоя спиной к Клементине:
— Свою индивидуальность, малышка. И не думай об этом больше. Ты заставляешь меня говорить то, что не имеет никакого значения. Важно другое… Ты не должна бояться встречи с ним. Ты сможешь победить его только лицом к лицу.
И он пришел.
Однажды утром, шнуруя на хозяйке корсет, Тереза выдохнула испуганно то самое "он пришел". И Клементина не спросила — кто.
С тех пор, как Клементина побывала у Жиббо, она, кажется, только и ждала этого дня.
— Я слышала, госпожа, — продолжила Тереза, — что деревенские сегодня собираются на встречу с этим дьяволом.
— Что ты выдумываешь? Какой еще дьявол? — рассердилась Клементина.
— Он весь черный и одет в черное, — убежденно продолжила Тереза. — А еще у него черные, как уголь, глаза. Если не дьявол, то, уж точно, испанец.
Клементина мысленно улыбнулась незатейливой логике служанки.
— Он француз, — меж тем произнесла сухо. — Так что ты хотела рассказать?
— Говорят, сегодня на закате он будет у римских развалин.
— Кто говорит?
— Я не могу сказать, — опустила глаза служанка.
Эту тайну выдали ей подруги. Они рассказали Терезе об Одижо из боязни, как бы мужья их не наделали глупостей. Они надеялись, что госпожа, узнав о предстоящей встрече, непременно что-нибудь придумает, отведет от них беду. Но сами они ни за что не признались бы в этом своим мужчинам, потому что знали, что те никогда не простят им такого рода вмешательства.
— Хорошо. Так чего они хотят — твои безымянные информаторы?
— Они… Не сердитесь, госпожа! — Тереза стиснула руки. — Они боятся. Боятся этого Одижо. Боятся солдат. Боятся за своих детей.
Клементина поняла. Какая, в самом деле, разница, как их зовут?! К ней взывали жены, матери и дети. Она не могла отступить.
Весь день Клементина старалась не думать о предстоящей встрече, — все равно ничего нельзя было предугадать заранее. Пыталась хоть чем-то себя занять. Несколько раз бралась читать Эда де Мезре "Историю Франции", и столько же раз оставляла книгу раскрытой на той же странице, что и прежде. Она бродила из комнаты в комнату, то присаживалась к камину, то вскакивала и поднималась в спальню, где подолгу стояла перед большим зеркалом. Искала в своем лице решимость. Находила тревогу.
С облегчением вздохнула, когда солнце, опустившись, залило теплым вечерним светом комнату. Клементина подошла к окну. Там, за стенами замка, посреди леса, у тех самых римских развалин… — Господи, ну, почему именно там? — сегодня произойдет нечто, что может изменить судьбу этого края. И ее собственную судьбу.
Клементина сжала в волнении руки.
"Что, если я не справлюсь?" — запаниковала снова.
Что, если завтра крестьяне, ее крестьяне, вослед другим поднимутся, возьмут в руки топоры и вилы? И здесь, на ее земле, тоже начнется бессмысленная, беспощадная бойня. Она знает уже, как это бывает. Там, в Новой Франции, все было так же. Возбужденные битвой, алчущие побед, требующие все новой и новой крови индейцы и белые воевали, не щадя ни женщин, ни детей. Неужели все это повторится тут?
Она надела костюм, отбросила в сторону шляпку:
— Она будет мне мешать.
Вышла из комнаты, позабыв у зеркала перчатки.
Клементина позвала с собой Бриссака. В сущности, в этом не было особого смысла. Она понимала: если что-то пойдет не так, разъяренная толпа с легкостью разорвет и ее, и любого из ее провожатых. Но Клементине в трудную минуту хотелось иметь рядом с собой хотя бы одного друга.
Ах, если бы здесь был Филипп! Он бы справился с этим. И ей не пришлось бы ехать теперь к этим развалинам, не пришлось смотреть в черные, как утверждают, глаза этого мятежника.
Они двигались по уже знакомому Клементине пути.