И пусть вращается прекрасный мир

Вот интересно, сколько потребуется самодовольных негодяев, чтобы получился департамент полиции? Война придала им наглости, развязала языки. Важная походка вразвалочку. Десять тысяч человек у водометов. Стреляй по ниггерам. Мочи радикалов. Люби Америку или убирайся вон. Не верь вранью, если слышишь его не от нас.

Я направилась к многоквартирным домам, борясь с нахлынувшим ужасом. Сложно унять сердце, когда оно колотится прямо в горле. Ребенком я видела, как лошади вступают в воду, спасаясь от жары. Можно долго смотреть, как они не сразу отваживаются выбраться из тени конских каштанов и сойти по склону на илистое мелководье, как отгоняют мух взмахами хвоста, как заходят все дальше и дальше, чтобы либо окунуться на миг, либо повернуть назад. Охвативший меня трепет означал страх, и в нем было нечто позорное. Эти многоэтажки были чужды стране, которую я помнила с детства, в которой творила, которая была мне знакома. Я всегда была домашней девочкой. Даже одурманенная наркотой, я бы ни за что не отправилась в подобное место. Я пыталась заставить себя идти дальше. Вела счет трещинам в асфальте. Окуркам. Втоптанным в грязь нераспечатанным конвертам. Осколкам стекла. Кто-то свистнул, но я не оглянулась. Из открытого окна донесся сладковатый запах марихуаны. Мне уже перестало казаться, что я вхожу в воду, — напротив, было такое чувство, словно я ведрами таскаю кровь прочь от собственного тела, прислушиваясь к тому, как она хлюпает о стенки ведер, плещет на землю.

На двери подъезда висели сухие, бурые остатки рождественского венка. Внутри меня встретили перекошенные почтовые ящики со следами ожогов. Нестерпимо воняло спреем от тараканов. Лампочки над головой зачем-то забрызганы черной краской.

У лифта ждала полная дама средних лет, ситцевое платье в цветочек. На полу валялся использованный шприц, который женщина, глубоко вздохнув, отправила в угол носком туфли. Шприц затих, капелька крови на кончике иглы. Я с улыбкой кивнула в ответ. Какие белые зубы. Вереница беспокойных фальшивых жемчужин на шее.

— Хороша погодка, — сказала я, хотя мы обе в точности понимали, что творится вокруг.

Лифт начал подъем. Лошади вступили в воду. Смотрите, сейчас я утону.

На пятом этаже я распрощалась со своей спутницей, и та отправилась выше; звуки движущихся кабелей походили на потрескивание сухих веток.

У двери собрались несколько человек, по большей части чернокожие женщины в темных траурных одеждах, в которых они явно не чувствовали себя уютно. Казалось, свой траур они взяли напрокат — на денек, не более. Выдавал их макияж, безвкусный и крикливый; вокруг утомленных и тусклых глаз одной из них даже блестели серебристые звездочки. Копы что-то говорили о шлюхах… Меня вдруг осенило — что, если погибшая девушка действительно была проституткой? Короткий выдох облегчения, но затем меня словно водой окатили, стены сжали грудь: да что это со мной?

Я совершила непростительную ошибку, явившись сюда. Сердце едва не выскакивало из разреза блузки, но женщины у двери расступились, и я вошла внутрь под пологом их скорби.

Дверь оказалась не заперта. Внутри молодая женщина терла пол шваброй. Черты ее лица, казалось, воплощали собирательный образ латиноамериканки. Глаза темные от потеков туши. Простая серебряная цепочка на шее. Она явно не была проституткой. Я немедленно почувствовала себя одетой не по случаю, будто без приглашения вторглась сюда, воспользовавшись ее молчанием. За женщиной стоял человек, вылитая копия фотографии с водительского удостоверения, только чуть крепче, упитаннее, шире в плечах. Увидев его, я почти перестала дышать. Белая сорочка, темный галстук и пиджак. Широкое и румяное лицо, набухшие от горя глаза. Запинаясь, я объявила, что работаю в больнице, привезла вещи, принадлежавшие мистеру Корригану.

— Киран Корриган, — представился он, пожимая мне руку.

Брат погибшего показался мне человеком, который с большой радостью проводил бы время в постели, разгадывая кроссворды. Взяв у меня коробку, он уставился внутрь, покопался в содержимом. Наткнувшись на брелок, на секунду замер, а затем сунул его в карман.

— Спасибо вам, — сказал Киран Корриган. — Мы совсем забыли про его вещи.

В этих словах акцент был едва заметен, но его манера держаться напомнила мне других ирландцев: слегка сутулясь, они тем не менее предельно настороженны. Латиноамериканка взяла рубашку из его рук и понесла в кухню. Она стояла у раковины и глубоко вдыхала ее запах. Черные пятна засохшей крови. Женщина оглянулась на меня, опустила взгляд в пол. Ее небольшая грудь ходила ходуном. Внезапно она открыла кран и, сунув рубашку в воду, принялась выжимать ее, словно Джон Э. Корриган в любую минуту мог прийти домой и надеть ее. Мне было совершенно ясно, что мое присутствие нежеланно и не нужно, но что-то продолжало удерживать меня на месте.

— Через сорок пять минут нам ехать на похороны, — сказал Киран. — Прошу прощения.

В квартире этажом выше шумно спустили воду.

— В машине была девушка, — сказала я.