И раб судьбу благословил

Мне хотелось бы различить, услышать, понять непротиворечивую формулу сознающего русского поля, новую формулу взамен конфликтной старой, способную свести вместе прежде не сходившиеся фигуры пугачевской и пушкинской свободы. И тем спастись, избавиться от этого наведенного, наговоренного, искусственного русского рабства.

Мы говорим о юбилее отмены крепостного права: отчего не удается, не празднуется этот славный юбилей?

Оттого и не удается, что 150 лет назад вместо реальной свободы народу вручили открытку, транспарант, ярлык, одарили вольностью, которой он не просил.

Лев Толстой наблюдал это действие и даже участвовал в нем — в качестве крапивенского мирового судьи, обязанного рассуждать споры между вчерашними господином и рабом. Тогда он почувствовал себя между молотом и наковальней, или так — на (разнимающей душу) развилке двух русских свобод.

Ему было знакомо это роковое двоение по первым своим помещичьим опытам. Тогда он понял, что в головах крестьян жива другая русская история — та самая, где господа год за годом, век за веком обманывают простой народ, и правды от них не добиться. И поэтому, когда в 1861 году ему было поручено судить земельные споры, Толстой все стал решать в пользу крестьян. Его тотчас выгнали из судей. Еще по доносу соседей-помещиков учинили обыск в Ясной Поляне, когда он был в отъезде, на лечении кумысом в степном Заволжье.

Он вдохнул природной свободы — и по приезде едва не попал под арест. Какова нарисовалась при этом мизансцена его сознания?

Мы наследуем — вслед за радищевской и пушкинской — эту радикальную толстовскую мизансцену: за народ и противу господ.

Одновременно мы сегодня готовы опять разделиться на сословия, притом еще непременно всем народом записаться в господа: очередные кульбиты русского сознания.

На этом фоне юбилей отмены крепостного права в России выглядит как праздник искусственный, надуманный, каким и было дарование свободы русскому народу в 1861 году. Этот юбилей не имеет смысла в отсутствии целостного сознающего поля, способного объединить отрицающие друг друга русские истории.

Можно ли вообще даровать свободу, нет ли в этой формуле некоего этического сбоя? Человек свободен, ему не нужно разрешения от начальства быть свободным. Можно отнять у него свободу и затем дожидаться бунта, но нельзя торжественно и с помпой даровать ее. Тем более праздновать по этому поводу.

Все это говорилось тысячу раз, это давно осмыслено и (теоретически) утверждено в зыбком русском сознании. Но на деле не меняется ничего.

Тут в качестве очередного горького примера можно вспомнить нашу школу. Нынешние реформы российского образования составляют показательный — печальный — пример неумеренного и неумного применения слова свобода. Точнее сказать, пример манипуляции посредством этого черно-белого слова, с помощью которого любой вопрос можно легко развернуть задом наперед и действовать строго противоположно заявленной (декларативной) цели.

Нигде сегодня не произносится так часто слово свобода, как в нашей несчастной школе. Реформы производятся под транспарантом ее освобождения. Прежняя, советская школа объявлена крепостнической, сторонники ее соответственно — крепостниками, не желающими отпускать детей на волю. Я слышал эти монологи, произносимые со страстью и как будто совершенно серьезно: вы не хотите перемен, не желаете свободы? вы хотите остаться (оставить детей) в прежней школе-тюрьме с ее кабальной системой уроков? — стало быть, вы рабы, рабы, р-р-р-р-рабы!

Вот где сталкиваются, точно войска на войне, наши огнестрельные горячие слова.

И что в итоге? Заявленная свобода оборачивается «свободой» покупки того или иного пакета знаний (бесплатными намерены оставить четыре предмета, из которых первые два — физкультура и ОБЖ, то бишь Основы Безопасности Жизнедеятельности — умеем мы выдумывать новые школьные предметы). При этом указанный пакет знаний берется, к слову сказать, из той самой крепостнической, кабальной школы, которая, выходит, не так уж была и дурна.

Одно было в ней дурно, по мнению нынешних реформаторов: она раздавала знания бесплатно, тогда как их нужно продавать, продавать, пр-р-р-родавать!

Какая же из этого возьмется свобода? Рыночная, свобода покупки и продажи знания? Нет, только вольность незнания, свобода от образования: не хочешь платить за учебу, недостает средств у родителей на эти глянцевые пакеты знаний, продаваемые в школе-супермаркете, — не учись. Ступай, отрок, ты свободен.