И сердце пополам

— Вот сдашь — тогда и накуришься! — становилась в дверях Женька, подбоченясь. Маленькая, щуплая, со стрижкой под мальчика она напоминала воробья-забияку.

— Глеб, ну правда, ты раз за разом ходишь курить, столько времени впустую тратишь! — томно вздыхая, вторила подруге женственная Мила. Она и говорила протяжно. И двигалась всегда неспешно, будто в полудрёме.

Так они достали обе, особенно Женька, что в очередной раз Глеб, не сдержавшись, рявкнул: «Ты и в сортир за мной пойдёшь, проверяльщица?».

Потом, правда, перекурив, успокоился и извинился.

Во-вторых, наволокли каких-то книжек, тетрадок, даже распечатку монографии Фурцевой по Древнему Китаю где-то откопали: ей будет приятно, если Глеб покажет, что знаком с её трудом. Ну и погоняли его по билетам хорошенько.

Он, конечно, плавал и немного путался, но это и неудивительно — ведь за два дня впитал информации столько, сколько не получал за полгода. И конечно, в голове теперь творились мешанина и сумбур. Но в общих чертах ответить он мог почти на любой билет, если не углубляться в детали.

Если бы предстояло отвечать кому-нибудь другому, Глеб и нервничать бы не стал, но с этой… ничего нельзя сказать наверняка. Во всяком случае, успокаивал себя, уж на тройку-то он точно знает.

Фурцева тогда запустила их в аудиторию: Привольнова, Петюню Рогова и ещё одного лба из параллельной группы.

Вытянули билеты, расселись по местам. Вопросы Глебу достались лёгкие — культура Древнего Рима и особенности культуры эпохи Возрождения. Он посидел, собрался с мыслями и накатал целых два листа.

Однако когда вышел отвечать по билету, Фурцева его даже не дослушала, зато буквально забомбила вопросами по другим темам, совершенно не давая времени подумать. А Глеб не из тех, кого можно спрашивать в режиме блицкриг.

К тому же, было настолько очевидно, что она его намеренно заваливает, что продолжать дальше это унизительное шоу не имело смысла. Глеб просто молча вышел из аудитории.

Между прочим, позже он узнал, что Рогову и тому, второму, она поставила тройки.

— Я вообще-то на четвёрку рассчитывал, но после тебя был на всё согласен, — сказал ему Громов. — Слушай, а ты когда ей так насолить успел? Нас она так не шпыняла.

Самому интересно, когда и, главное, чем? Ну не может ведь здравомыслящий человек так свирепствовать из-за каких-то прогулов, искренне считал он.

Женька с Милой его провал восприняли как собственное поражение. Мила всплакнула:

— Как же так? Это несправедливо. Что ж теперь делать?

Женька хорохорилась:

— Ничего, Глебчик. Это педагогический произвол. Хулиганство! С этим нужно бороться! Уж на тройку-то ты точно знаешь. Так что иди в деканат. Протестуй. Добивайся. Пусть назначат комиссию. Им будешь сдавать.

Глеб на этот революционный призыв только усмехнулся:

— Был я в деканате. Пробовал качать права, мне тут же посоветовали заткнуться и не отсвечивать.

— И всё?

— И всё-таки договориться с Фурцевой… каким-нибудь чудом. Но это вообще нереально.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

= 8

Девчонки сокрушались, причитали, подбадривали, но хотелось, чтобы они замолкли и ушли, а самому напиться в дым.

Желание его поддержал Тёма Тошин, сокурсник и друг, даже за водкой поспешно сгонял, а там подтянулись и остальные парни.

Вообще, Глеб не особо любил такие вот пьянки, с морем водки и на всю ночь, потому что начиналось всегда всё очень хорошо, а заканчивалось плохо. Причём очень часто на утро никто не помнил, почему стало плохо.

Однажды он сам, например, проснулся с заплывшим глазом и сбитыми в кровь костяшками. А откуда вся эта красота — никто не мог сказать. Однако в студенческом общежитии попойки были практически неотъемлемой частью бытия. Не пили только ботаны и некоторые девочки, такие как Женька с Милой, тоже, в общем-то, повёрнутые на учёбе.

Но вот после этой пересдачи ему наоборот хотелось забыться. Он хлестал водку как воду, желал выкинуть проклятую грымзу Фурцеву из головы, но сам же постоянно заводил о ней разговор.

— Эта сука просто издевалась надо мной, — кипятился он. — Ненавижу её. Никого никогда так не ненавидел, как эту мегеру.

— Так ты готовился к пересдаче? — спрашивали его пацаны.

— А то! Женька с меня не слезла, пока все билеты не выучил.

— А не сдал-то почему тогда?

— Да потому что эта стерва тупо не дала мне сдать. Злобная тварь.

— Так-то да, — согласился Тёма Тошин. — Она та ещё ведьма.

— Её, поди, никто не чпокает, вот она и злобная такая.

Пацаны загоготали.

— Так что ж ты, Глебыч, тушуешься? Чпокни — вот и будет тебе экзамен.

Снова дикий хохот.

— Дебилы, — скривился Глеб. — Извращенцы.

— Ну а что? Можно закрыть глаза и представлять какую-нибудь классную тёлочку, — предложил долговязый и тощий Кирилл.

— О да, Кирюха знает, что говорит, — давился смехом Тёма Тошин. — Он сам всегда так делает, да, Кирюха?

— Пошёл ты!

— Да ладно тебе, Глебыч, — никак не успокаивались пацаны. — Ей сколько? Сорок пять? Баба ягодка опять. А то что страшная, так не смотри на неё и все дела. Отработал, дал зачётку и гуляй.

— Один раз перетерпишь, зато не отчислят.