I Shall Wear Midnight

Здесь повсюду громоздились горы цветов, но не самой гробнице Барона; мраморная крышка гроба была столь искусно сделана, что заслонять её от взоров (пусть даже розами) казалось кощунством. Каменщики высекли на мраморе изображение Барона, в боевом доспехе и с мечом; изображение столь реалистичное, что Барон, казалось, может в любой момент встать и уйти. В четырёх углах каменного гроба горели свечи.

Тиффани прошлась туда-сюда мимо других Баронов, изваянных в камне. Там и тут попадались изображения Баронесс с мирно сложенными на груди руками. Всё это было как-то... необычно. На Мелу не ставили надгробий. Камень слишком ценен. На здешних кладбищах не было никаких знаков, просто где-то в замке хранилась книга с выцветшими картами, на которых отмечали, кто где похоронен. Единственным обычным человеком, удостоившимся собственного мемориала, была Бабушка Болит, которая, если вдуматься, во многих отношениях обычным человеком никак не являлась. Железные колёса и пузатая печурка - всё, что осталось от её передвижной пастушьей хижины, - определённо простоят ещё не одну сотню лет. Они были сделаны из крепкого металла, а постоянно пасущиеся поблизости овцы выщипывали всю траву, оставляя местность вокруг ровной, словно стол. Кроме того, жир с бесконечно трущихся о колёса овечьих шкур работал как самая лучшая смазка, поддерживая колёса в прекрасном состоянии, словно их только вчера изготовили.

«В прежние дни рыцарь, прежде чем получить посвящение, проводил ночь в зале со своим оружием, моля богов, которые его слышат, дать ему силу и мудрость».

Тиффани была уверена, что слышала эти слова, если не ушами, то своим разумом. Она повернулась, и, глядя на изображения спящих рыцарей, принялась гадать, была ли права миссис Пруст, когда утверждала, что у камней тоже есть память.

«А что есть моё оружие?» - подумала она. Ответ пришёл незамедлительно: гордость. О, многие считают гордость грехом; говорят, она ведёт к падению. Но это неправда. Кузнец гордится хорошей ковкой; возчик гордится ухоженными лошадьми, которые блестят на солнце, как полированные каштаны; пастух гордится тем, что отогнал волка от стада; кухарка гордится своими пирожными. Мы гордимся, делая из своей жизни хорошую историю, которую не стыдно рассказать.

А ещё у меня есть страх - страх подвести друзей, и этот страх даёт мне силу победить все прочие страхи. Я не опозорю тех, кто учил меня.

А ещё у меня есть доверие, хотя я и сама на очень понимаю, чему доверяю.

- Гордость, страх и доверие, - сказала она вслух. Четыре свечи пред ней затрепетали пламенем, словно на ветру, и в этой вспышке света, она была уверена, ей явилась фигура старой ведьмы, тут же растаявшая в тенях каменного изваяния гробницы.

- Ах, да, - сказал Тиффани, - ещё у меня есть огонь.

И потом, сама не зная почему, добавила:

- Когда состарюсь, я надену платье цвета ночи. Но не сегодня.

Тиффани подняла свой фонарь повыше, и тени зашевелились, но одна, похожая на старуху в чёрном платье, пропала полностью. «А ещё я знаю, почему зайчиха прыгает в огонь, и завтра... Нет, сегодня, я тоже прыгну в него». Она улыбнулась.

Когда Тиффани вернулась в главный зал, другие ведьмы пристально уставились на неё со ступеней лестницы. Тиффани гадала, как поладили Матушка и миссис Пруст, учитывая, что обе они были гордыми и независимыми, словно кошки. Кажется, они ладили неплохо, болтая о-погоде, падении-нравов-среди-молодёжи, скандально-высоких-ценах-на-сыр и прочем подобном. Однако Нянюшка Ягг выглядела нетипично озабоченной. Вид нервничающей Нянюшки очень нервировал. Приближалась середина ночи - формально говоря, ведьмин час. На самом деле, ведьминым часом мог стать любой, по желанию ведьмы, однако вид сходящихся вверху циферблата стрелок всё равно навевал слегка суеверные мысли.

- Я слыхала, молодёжь вернулась с мальчишника, - сказала Нянюшка, - и они, кажется, позабыли, где оставили жениха. Вряд ли Роланд сам сможет оттуда уйти, потому что они спустили с него штаны и к чему-то его привязали. - Она кашлянула. - Обычное дело. Теоретически, свидетель жениха должен помнить, где всё это случилось, но, когда его нашли и спросили, он был в таком состоянии, что даже своё имя вспомнить мог.

Часы в зале пробили полночь; как всегда, не вовремя. Тиффани казалось, что каждый удар отдаётся звоном у неё в позвоночнике.

И тут прямо к ней промаршировал Престон. В последние дни Тиффани казалось, что аккуратный, подтянутый - и готовый придти на помощь - Престон всегда оказывался поблизости, куда бы она ни посмотрела.

- Слушай, Престон, - сказала она. - Мне некогда объяснять, да и ты всё равно, скорее всего, не поверишь... нет, вероятно, поверишь, если я тебе расскажу. Короче говоря, мне нужно пойти и убить чудовище, прежде чем оно убьёт меня.

- Тогда я защищу тебя, - объявил Престон. - В любом случае, мой старший командир валяется в свинарнике незнамо где, а свинья, вполне вероятно, уже принюхивается к его нижнему белью! Это недопустимо. В настоящий момент я - временный представитель местных властей!

- Ты? - фыркнула Тиффани.