И штатские надели шинели

Наконец мы вышли к какой-то горящей деревне, которая пылала, как стог сена; рушились крыши изб, с треском взвивались к небу красные языки пламени, кругом было черно от пепла. Пожар тушила какая-то артиллерийская часть, руководимая незнакомым артиллерийским генералом.

Генерал встретил нас страшной бранью, приказал занять оборону, а сам вскоре покинул деревню, потому что делать артиллеристам здесь было нечего. Нечего делать было и нам: от деревни ничего не осталось; к тому же мы были лишены какой-либо информации о местонахождении и действиях других подразделений дивизии. Оказались и без продовольствия. Самым разумным было попытаться разыскать штаб полка. И мы отправились в соседнюю деревню, по иронии судьбы носившей никоим образом не соответствовавшее нашему настроению название - Утешенье. Вошли мы в нее утром следующего дня. И, как в Юрках, уже не застали жителей. Очевидно, близкая стрельба и пожары в соседних деревнях заставили их уйти в лес, бросив на произвол судьбы и домашний скарб, и мелкую живность: в огородах спокойно рылись свиньи, тут и там горделиво расхаживали петухи, кудахтали куры.

Изрядно проголодавшиеся, наши бойцы устремились в огороды, стали выкапывать и варить картошку. Но утолить голод не пришлось. Прибежал связной из девятой роты, посланный лейтенантом Тамаркиным, и сообщил, что к деревне приближаются фашистские танки и автоматчики.

Покидая деревню, связной Морозов со злостью пнул ногой котел с картошкой и пошел позади нас, с комбатом, предусмотрительно выдергивая на ходу морковь и засовывая ее в полевую сумку. И как же мы потом благодарили его за это!

Боя в этой деревне мы не могли принять и потому, что у большинства бойцов были израсходованы все патроны, и потому еще, что заранее наметили закрепиться в другой деревне - Больших Корчанах: она стояла на одной из главных магистралей, ведущих к Ленинграду.

Отступали лесом, по труднопроходимой для танков местности, под проливным дождем. Гитлеровцы нас не преследовали. Штаб полка отыскали только к вечеру, в березовой роще, вблизи от деревни Большие Корчаны. Командир полка Арсенов и комиссар Гродзенчик были довольны, что мы сами разыскали их. Наше с Лупенковым предложение оседлать шоссе в районе Больших Корчан они одобрили. Командир полка лишь предупредил: "Надо удержать Большие Корчаны во что бы то ни стало". В подкрепление своего приказа он познакомил нас с письмом командования Северо-Западного направления, подписанным К. Е. Ворошиловым и А. А. Ждановым. В письме говорилось:

"Наступил решительный момент. Враг приближается к Ленинграду. Здесь родилась и победила Великая Октябрьская социалистическая революция... Здесь каждый камень, каждая горсть земли политы кровью и потом рабочих и крестьян.

Ленинград был, есть и навсегда останется городом Великого Октября!

И на этот раз он будет могилой для фашистских полчищ.

Мы сильнее врага. Мы должны победить!

Ни шагу назад! Бесстрашия, мужества, отваги ждет от вас родной народ!"

Для Ленинграда настало трудное время. Мы были живыми свидетелями того, что творилось на фронте. Хотя участок, на котором ополченцы батальона дрались с неприятелем, был сравнительно небольшим, мы не могли не оценить сложившейся обстановки, а она была поистине чрезвычайной: над Ленинградом нависла смертельная опасность.

Лупенков, любивший точность и правду, когда мы вышли из палатки командира полка, заметил:

- Говорить сейчас, в момент отступления, что мы сильнее врага, это не более как утешать. Здесь нужны какие-то другие слова.

У меня не нашлось в тот момент других слов, других аргументов, кроме тех, которые я приводил в том нашем памятном разговоре в минуту откровенности, когда Лупенков только-только вступил в командование батальоном, и я, будучи глубоко убежден в своей правоте, еще раз перечислил экономические, демографические и политические преимущества нашей страны по сравнению с фашистской Германией.

- Наконец, мы сильнее духом, - уверенно заключил я. - Мы победим! В этом не может быть никакого сомнения. Не получилось у гитлеровцев "блицкрига". Установленные ими сроки захвата Ленинграда давно и бесславно прошли. Не состоялся двадцать четвертого июля и банкет в "Астории". Ленинграда им не видать, как своих ушей!

- Блажен, кто верует. Тепло ему на свете, - отозвался Лупенков. Но, видимо, не желая быть ложно понятым, открыто посмотрел мне в глаза: - Я, кажется, неудачно сострил. Ленинград мы отстоим" Я тоже верю в это. - И задумался.

Несколько минут мы шли молча. И лишь поблизости от Больших Корчан комбат заговорил со мной о том, что надо сделать для выполнения призыва командования фронтом.