... И скрылся с места преступления...

Голос Уэйта гремел. Его охватил восторг, словно он верил, что вдохновение ниспослано ему свыше, и теперь это вдохновение работало как бы само по себе. Палец все упирался в небеса, глаза сверкали, он вновь и вновь повторял:

– Почему?!

– Полагаю, я могу сказать вам, почему, – спокойно сказал Роджер. – Но бывают случаи...

– О, я еще ни разу не встречал полицейского, который не защищал бы распущенность, – эта распущенность проявляется даже в тех немногих законах, которые направлены против преступных водителей, – холодно произнес Уэйт.

Какая мгновенная метаморфоза, подумал Роджер, куда девалась его любезность.

– Понятно, что для постижения идеи необходимо приложить усилия, – продолжал он, – но если б у меня была поддержка влиятельных организаций... – он на секунду умолк, но лишь для того, чтобы потом требовательно спросить: – Скажите, разве вашим людям по душе то, как они вынуждены относиться к этим страшным дорожным происшествиям? Им нравится осматривать искалеченные куски плоти, собирать по кусочкам кости? Им нравится...

– Нет, им это не нравится, – голос Роджера прозвучал настолько резко, что Уэйт мгновенно умолк. – Но в то же время мы не рассматриваем автомобилистов как племя убийц. Если ваша кампания будет более умеренной и сдержанной, общественная поддержка ей гарантирована.

– Именно так все они и говорят. Мягче, мягче, пусть в законе появятся новые дыры, сквозь которые будут ускользать убийцы. Вы когда-нибудь изучали мои предложения? Вы потратили хоть одну минуту своего драгоценного времени, чтобы подумать: что он предлагает, для чего вся эта кампания? Скажите мне!

– Специально этим я не занимался.

– По крайней мере, вы нашли в себе мужество в этом признаться, – голос Уэйта смягчился. – Большинство же делают вид, будто им отлично известно, что я имею в виду. А на самом деле они лишь читают газетные заголовки и считают меня лицемерным фанатиком. Посмотрите, посмотрите сюда!

Он резко повернулся, и в глазах его вновь вспыхнул огонь. Он подошел к стеллажу и стал доставать буклеты. Набрав пять брошюр, он бросился к Роджеру и буквально вложил их ему в руки:

– Возьмите, прочитайте, подумайте над тем, чего я добиваюсь, а после этого можете приказать своим полицейским относиться ко мне, как к спятившему демагогу. Я повторяю: водитель, вследствие своей беспечности убивший человеческое существо, ничем не отличается от братоубийцы. Да, приговор столь же суровый. "Не убий", – сказал Господь, а автомобилисты убивают людей ежесекундно – лишь несколько часов назад, у этих самых ворот, был сбит офицер полиции. Что выдумаете об этом, старший инспектор? То, что в качестве орудия убийства было использовано транспортное средство, разве делает убийство менее кровожадным, чем если бы оно было совершено с помощью пистолета или молотка?

Он подошел вплотную к Роджеру. Глаза метали молнии, в уголках рта пузырилась слюна, и его страстность не могла не производить впечатление – как, впрочем, не могла и не тревожить. Он говорил от всего сердца, со страстным убеждением и пылом, почти с евангелической яростью.

– Ну, – потребовал он, – что вы думаете о гибели этого полицейского, старший инспектор? Почитайте мои буклеты, ознакомьтесь с моими предложениями, убедитесь, что я все же не законченный идиот. Если в ходе следствия будет установлено, что человек повинен в убийстве другого человека вследствие неосторожности или любого рода небрежности, то – прости меня Господи – у меня нет достаточного мужества предложить более суровое наказание, но остаток жизни он должен провести в тюрьме. Если он нанес телесное повреждение – один год тюрьмы. Если повреждения незначительные – менее строгое наказание, но в любом случае не менее полугода тюремного заключения, старший инспектор. Посмотрите мне в глаза! – Роджер и без этого предложения не отрывал взгляда от священника. Он пытался оценить его беспристрастно, но тем не менее ощущал странное волнение. – Посмотрите мне в глаза, старший инспектор, и скажите: если бы к водителям закон применял такую меру наказания, как выдумаете, они продолжали бы быть беспечными?

Он сделал паузу и затем дернул Роджера за руку, вновь выстрелив в него вопросом:

– Думаете, будут? Ответьте мне!

– Нет, – произнес Роджер очень медленно. – Думаю, не будут.

Уэйт опустил руку:

– Благодарю вас, – сказал он, – благодарю вас за искренность. Приятно было слышать. Большинство бывают настолько шокированы, что начинают придумывать фальшивые аргументы, говорят, что на практике это не будет оказывать никакого действия, или же убеждают себя, что несправедливо так относиться к человеку, совершившему одну ошибку. Несправедливо! Но, ради Бога, неужели это справедливо по отношению к погибшему, к женам, детям, которые страдают, которые... – Уэйт оборвал фразу, он задыхался, его била дрожь.

Подойдя к столам, на которых лежали конверты и ручки, он сел и вытер платком взмокший лоб. Повернувшись к Роджеру, он продолжал уже менее уверенным голосом: