— Сейчас — именно тот момент, когда мы можем заткнуть рот всяким там умникам, которые иронизируют над нами, называя цеппелины «летающими сосисками», — говорил он, покашливая. — Когда в тринадцатом году один за другим погибли два дирижабля, Л-1 и Л-2, то главный штаб ВМФ не разделял моего оптимизма по поводу дальнейших работ. Рассматривался даже вопрос о расформировании, как говорили некоторые, взрывоопасной военной части. И пускай это будет нескромным, но я скажу: если бы на моем месте оказался менее настойчивый или равнодушный к авиации человек, то на судьбе цеппелинов как вида оружия можно было бы поставить крест. Но я и не думал сдаваться, — покачал головой Штрассер. — Я бомбардировал начальство рапортами, в которых вполне резонно указывал, что развитие и освоение личным составом флота торпедных катеров и подводных лодок в свое время сопровождались не меньшими жертвами, чем «укрощение» дирижаблей. Доказывал, что при грамотном использовании цеппелины смогут принести флоту неоценимую пользу и в мирное время, и в ходе боевых действий. В результате, господа, как видите, ваш покорный слуга добился своего — дивизион не расформировали. Более того, командование флота согласилось приступить к постройке новой серии дирижаблей улучшенной конструкции. Так что настойчивость и еще раз настойчивость в поставленных целях. Да, кстати, когда мы получаем очередную партию иприта?
— Завтра утром, — кашлянув, ответил офицер-интендант.
После обеда в кабинете Штрассера появились гости — в сопровождении фон Репеля был доставлен курьер генштаба.
— Что это с вами, ефрейтор? — насмешливо спросил офицер, глядя на грязного, пыльного курьера с царапинами и синяками на лице.
— Пакет из генштаба, господин капитан! — вручил ему пакет бедолага. — По дороге из Берлина на меня было совершено нападение.
— Что? — изумился офицер, переведя взгляд на фон Репеля. Тот загадочно вскинул брови. — Какое нападение?
— Враги, желавшие завладеть пакетом, — с гордостью заявил Адик.
Далее ефрейтор рассказал о том, как оказался в одной машине со шпионом, но в обоих случаях вышел победителем.
— Несмотря ни на что, секретный пакет доставлен в целости и сохранности! — В глазах ефрейтора читалась уверенность, что его немедленно должны представить к награде.
— Вы свободны, — плохо скрывая раздражение, сказал Штрассер.
Прежде чем удалиться, курьер несколько секунд обалдело хлопал глазами. Когда дверь за ефрейтором закрылась, капитан, подойдя к пылающему камину, бросил нераспечатанный пакет в огонь.
— Я понимаю ваше недовольство, — прищурился фон Репель, — этот идиот был специально засвечен нами перед британской разведкой, чтобы те захватили дезинформацию, содержащуюся в пакете, и поверили в нее. А он доставил ее вам. Хорошо еще, что Мольтке посчитал нужным заранее поставить вас в известность. Иначе бы вместо русских позиций цеппелины направились бы на Лондон.
— И что же?
— А вот настоящие указания генштаба, — усмехнулся фон Репель, кладя перед Штрассером пакет. — Цель — русские позиции.
ГЛАВА 37
— Место, конечно, далекое от идеала. Если бы хотел, то хуже просто нельзя придумать! — шепотом возмущался Кураев, лежа в пожухлой осенней траве. — Лежишь тут, распластавшись, как жаба, и тебе ни подняться, ни голову высунуть. Тьфу!
— Ну, голову высунуть-то вы можете, — хмыкнул Голицын. — Но только невысоко.
— Вот именно, что невысоко. Нет, все-таки знаете, поручик, это долгое наше существование в качестве нелегалов уже давит на нервы. Постепенно начинаешь понимать психологию шпиона.
— Вот видите, нет худа без добра. Все на пользу, — пошутил Голицын, думая совсем о другом. — Из всего надо извлекать пользу. Некоторые вообще начинают понимать братьев наших меньших. Возьмите индийских йогов: среди них есть секты, которые своей главной задачей ставят не развитие своих, так сказать, человеческих качеств, а вживание в роль того или иного животного.
— И что же это такое? — прищурился Кураев.
— Ну, вот смотрите. Некоторые религиозные мировоззрения полагают, что отработать свою карму проще всего в образе животного, которое соответствует тебе по определенным параметрам. Тотемы, градусы гороскопа и так далее…
— Градусы — это хорошо, — усмехнулся Кураев, поглаживая почти полную фляжку, висевшую у него на поясе. — Прошу прощения за то, что вас перебиваю, но я полностью согласен с тем, что о градусах забывать не стоит. В определенных ситуациях градус — лучший друг человека.
В чем Голицын и Кураев, несмотря на всю свою непохожесть, сходились, так это в чувстве юмора. Да и юмор-то у них был тоже разный, но само ощущение того, что в экстремальных ситуациях шутка или просто дружеская усмешка помогает разрядить обстановку, импонировало и тому, и другому.