И смех и грех, или Какая мука - воспитывать! (СИ)

— Это мы ещё посмотрим, — первым нарушил её Титов.

Глава 21 Длинношеее

— Стоять, сука! — не сильно, но ощутимо схватил он её за капюшон куртки, втолкнул в квартиру и приставил лицом к стене сразу же возле двери. Как заключённую.

Она еле-еле успела выставить вперёд ладони, чтобы не впечататься в поверхность носом, но быстро их опустила, замерла и притихла.

Он закрыл за ней входную дверь своей квартиры, повернулся и застыл, скрестив руки на груди и спрятав ладони в подмышках. Осмотрел гостью сзади. По-хозяйски так оценил, как новый владелец — только что купленную тачку.

Потом довольно нагло и грубо задрал ей сзади куртку с кофтой и, добравшись до обнаженной кожи, провёл руками по талии вперёд- назад.

Её тело было женским. Не девичьим, а именно женским. Он бы даже это и телом-то не назвал, скорее плотью. От неё и пахло, как от неодухотворённой ткани, лишенной интеллекта — чистым желанием. Тяжелой, созревшей, холёной похотью.

Запах ему понравился.

Так же, за капюшон, оторвал от стены и толкнул дальше в квартиру. Она пролетела до центра зала и остановилась примерно посередине.

Он кошачьей походкой хозяина вошел следом. Как хищник подкрался сзади и остановился очень близко. Замер.

Противоречия внутри кишели, толкались, множились и распирали. Он будто делал какую-то плановую, необходимую ошибку. Словно оступался и падал по расписанию, получал тот самый необходимый опыт, который сын ошибок трудных. На сто, на двести процентов зная, что неминуемо пожалеет, признавал, что именно в этом сожалении и нуждается. В раскаянии. Оно спасает от зудящей досады, что не решился сделать того, чего так хотелось и моглось.

Потянул ноздрями воздух и почувствовал запах парфюма её волос. Машинально поднял руку и достал из них заколку — «краба». Её светло-пшеничные, почти блондинистые, не очень густые локоны тут же упали ей на спину. Он отбросил вещицу на диван, собрал пряди в ладонь, намотал на кулак и потянул на себя. Она выгнулась.

— Ойкнешь, шевельнёшься — пять ударов, — проурчал на ухо. — И запомни, по заднице я не бью, только по спине. Столп-слово: «длинношеее».

Отпустил. Она выпрямилась, сделала шумный вдох и сглотнула.

Обошел вокруг, оглядывая невысокую женскую фигуру с ног до головы, как бы оценивая фронт работ. Остановился спереди и посмотрел сверху вниз на красивое лицо.

Настоящая русская красавица — «оленьи» глаза, брови дугой, пухлые губки, персиковый цвет идеальной кожи с обалденным румянцем.

«Чужая. Вся с ног до головы чужая».

— Разделась. Быстро. — Стремительно отошел в сторону и направился куда-то из комнаты.

Вернулся с тремя толстыми свечами в руках, когда она снимала кофточку. Принялся неспешно зажигать фитили один за другим, в тишине громко чиркая спичками, и наблюдать, как она снимает с себя юбку и чулки.

«Знает, что на набитую задницу джинсы больно напяливать, — усмехнулся про себя. Кстати, тёмно-синее кружевное бельё ему понравилось. — Красиво».

Она сложила всю свою одежду рядом на пол, а он подошел, взял за руку и заставил сделать пару шагов к дивану.

Затем достал откуда-то со спины, из-за пояса брюк, тончайший кнут с петельной на конце. Она знала, что такой оставляет ощущение не удара, а пореза. Как лезвие.

Опять обошел вокруг, наслаждаясь её неловкостью стоять голой перед одетым, чужим, почти незнакомым мужчиной.

Её грудь была отменной — большая, полная, налитая, округлая. И уже даже не женская, а скорее бабская. Немного жирка на животе, широкие, мощные бёдра — короче, она оказалась владелицей всего того, в желании изредка обладать чем, он мог признаться только самому себе. На ушко.

— На колени. На задницу. Живо, — стукнул её ногой сбоку по икрам.

Она послушно опустилась. Он остановился спереди.

— Раздвинула ноги.

Она рассоединила колени.

— Шире.

Сделала, как велено.

Он присел на корточки, потянулся рукой ей между ног и сразу же нащупал клитор. И принялся ласкать.

От удовольствия она прикрыла веки и чуть отвела голову назад.

— Глаза открыла. Быстро. — Он усмехнулся. — Что, кончить захотела?

Ещё через секунды увидел, что её ноги начинают раздвигаться ещё шире, ноздри раздуваются, и почувствовал, как налились, набухли под пальцами половые губы, и потекла смазка.

Она отдавалась. И когда её рот плотно сжался и побелел, глаза задёрнулись плотной, непреодолимой ширмой возбуждения, он руку убрал и встал.

Она сглотнула и, часто-часто заморгав, еле продралась сквозь морок. Стряхнула с себя похоть.

Медленно расстегнув себе ширинку, он достал свой уже окаменевший член.

— Открой рот.

Она послушно разомкнула губы.

— Шире, блять!

Открыла шире и только попыталась помочь себе руками придержать его головку…

— Руки! — шлёпнул рукояткой кнута ей по пальцам. — Не твоё.

Она подняла обиженный взгляд.

— Руки на колени! — отвлёк её командой как ребёнка перед болезненным уколом и вогнал ей член в рот до упора. Прямо в горло. Поддержал за затылок и принялся трахать.