И смех и грех, или Какая мука - воспитывать! (СИ)

Девчушка понятия не имела, что её ждёт — рай или ад — каким образом это всё будет происходить, и что она сможет почувствовать. С завязанными глазами она шла за ним, а он просто вёл её за руку. Такое слепое доверие окрыляло и возбуждало неимоверно. Дарило подлинное, реальное счастье. То самое, которое пишется не мелом на доске, а любовью на каждом дне жизни, с занесением в каждый вздох, каждую улыбку совместного ребёнка, с заметками на полях мыслей о мимо проходящих красивых женщинах, и до безошибочного написания выучивается страшное слово «идиосинкразия», когда речь идёт о чужих прикосновениях.

Он не хотел её воспитывать или «лепить» под себя. Ему было приятней «поливать» её словно цветок и с интересом наблюдать, как тот растёт и раскрывается. А в том, что Арина чуть позже раскроется и сделает это довольно красиво, Иван не сомневался.

Они приехали, вошли в дом и возникла неловкость — у обоих в глазах стоял вопрос: «Что дальше? Что теперь?»

Арина ничего не могла с собой поделать, но очень хотела переехать к Ванечке в комнату. Учить уроки, окруженной Ванюшиными вещами, его запахами. Переложить свою одежку на соседние с ним полки в шкафу, перемешать с бесчисленными рубашками и брюками. Иногда гладить утюгом всё это. Чтобы ни единого пятнышка, ни единой складочки. И даже понимая, что никогда этого не сделает по собственно инициативе, очень хотелось разместиться в кровати Ивана. Просто спать у него под боком. Валяться вместе с ним. Мало того, что это делало её взрослой, она могла бы в любой момент почувствовать ЕГО рядом. Слышать дыхание, ощущать тепло тела, купаться в том, что тоже ему нравится.

— У меня в холодильнике есть лобио. Я тебя покормлю, — попыталась сгладить неудобство девушка.

Бабушка Леся всегда говорила, что не зря во всех русских народных сказках даже баба Яга первым делом кормит Ивана Царевича.

— Там, где я родилась, на Украине, только гость через порог — его сразу же спрашивают: «Ты кушал?»

Марго всё кривилась на эти поучения, а Арина — нет. Все эти нюансы хорошо ложились на её нутро, вызывая какое-то внутренне согласие.

А Иван, увидев её, стоявшую у рабочего стола с тёркой и Моццареллой, всю такую молоденькую и стройную, с пшеничной охапкой волос, подумал, что ему только всего и осталось что присоседиться сзади, нагнуть эту фигурную спинку над поверхностью, рывком сдёрнуть с себя «намордник» и «спустить с поводка» член.

Затем долго вдалбливаться им туда, где настолько узко и тесно, что кусочки мозгов из ушей вылетают, а потом выйти из неё и, наверное, жениться. Назвать её своею скво.

«Сидеть, животное, — радостно, так сказать, с огоньком работая челюстями за столом, приструнил себя Иван. — Команды «фас» не было». — Смотрел он на девчушку напротив, которая неуверенно ковырялась в тарелке.

Но только лишь почувствовал некую наполненность в желудке…

«Фас», — донеслось долгожданное откуда-то снизу.

«Есть, фас», — поднялся парень и, подойдя к Арине, опустился перед ней на корточки.

— Знаешь… — аккуратно, чтобы не испугать и — упаси бог! — не спугнуть, взял в тиски её ножки своими и спрятал в ладонях голые острые девичьи коленки, — мне почему-то хочется наговорить тебе уйму красивых слов.

Она улыбнулась.

— Говори.

— Д-да… но всё это будет звучать либо как обман, либо обольщение, а ни обольщать, ни обманывать тебя я не хочу.

— А чего… ты хочешь? — Арина покраснела так, что член Ивана принялся перебирать все знакомые и не очень призывы к действию. Начиная с «В атаку!» и заканчивая: «Да сделай ты уже хоть что-нибудь, идиот».

— Я хочу и дальше сходить с ума. — Он на мгновение опустил глаза. — От тебя. — Опять вскинул их на девчушку.

Казалось, Арина не могла покраснеть ещё больше, но она таки умудрилась это сделать!

— А чего хочешь ты? — попытался он заглушить голос своих гормонов, которые от вида её румянца, кажется, уже приступили к переплавке его костей.

— Я… — она оставила в покое лобио и, со смущенной улыбкой очень женственно, даже кокетливо закусив нижнюю губку, накрыла его ладони своими. — Я хочу быть с тобой недоступной и… такой… — девчушка вскинула голову и отвернулась к окну, где опять падал снег, — гордой. Знающей себе цену. Вести себя по правилам. — После этого заглянула Ивану в глаза очень серьёзно и решительно. — Но я не могу. — Её острые плечики поникли, и Арина как в прострации отрицательно покачала головой. — Не получается. — После этого ладошками надавила на его кисти и раздвинула себе ноги.

Он улыбнулся и довольно легко сомкнул её коленки обратно.

Перехватил девичьи руки, поднёс их к своему лицу и к наслаждением приложил к щекам. Как подорожники.

— Кнопка. — И устало опустил веки. Борьба с собой и искушение выматывали неожиданно сильно, а вернувшееся от её прикосновений ощущение родного дома придавало сил. Он заряжался от них, как телефон от розетки.

Воцарилось молчание.

Арина чувствовала себя будто в храме, куда ходила туда с мамой Жанной. Там в тишине раздавалось сильное эхо от стука каблуков мадам Темниковой, и пахло благовониями.